Виктор Глумов - Солдаты Омеги (сборник)

Они были темнокожие, в набедренных повязках, у многих мужчин в носах торчали отбеленные временем кости. Артур заметил сидевшую в стороне молодую женщину, кормившую младенца. Эта сцена неприятно напомнила ему Нику и Лану, и, чтобы задавить ростки сомнений, он закричал:

— Вперед!!!

Курганник взревел и скосил ближайших людоедов короткой очередью. Дикари заметались, несколько мужчин побежали к шатру, где, видимо, хранили оружие. Маклай пресек их бег. Артур вскинул автомат и выстрелил в грудь выскочившему из шатра голому мужику, судя по всему вождю — тело его покрывала татуировка, шею увивали бусы, собранные, похоже, из человеческих позвонков. Завопили бабы. Кормившая младенца женщина, прижав ребенка к груди, бросилась прочь. Маклай кинулся следом, схватил ее за волосы, дернул, повалил. Женщина извернулась зверем, по-прежнему держа свое отродье обеими руками, оскалилась. Маклай ударил ее прикладом в челюсть.

Артур едва успевал следить за боем. Или за бойней. В том, что перед ними людоеды, не оставалось сомнения. Достаточно было присмотреться к костям, из которых они делали себе украшения. Артура одолевала брезгливость: эти отродья Пустоши, самые мерзкие из всех существующих, похоже, не знали ни стыда, ни чести. Что ж, есть в мире справедливость, и противоестественное племя получит по заслугам.

Баб стаскивали на площадь, мужиков и пацанов отстреливали. Маклай, ощерившись, угрожал бабам автоматом. Те, узнавшие силу оружия, стояли молча, не плача, прижимали к себе детей.

Артур обыскивал шатры. В третьем по счету абсолютно голый парень закрывал собой плачущую девчонку, совсем ребенка. Артур сразу понял, чем они занимались, и его скрутило от ненависти: у дикарей нет ничего святого, они готовы сношаться с детьми.

— Не убивать! — с запинкой, умоляюще крикнул парень. Опустился на колени и поклонился низко, коснувшись обеими ладонями и лбом шкур на полу. — Н-не убивать!

Столько жажды жизни было в его словах, что Артур медлил. Девчонка, скуля, простерлась рядом с любовником, повторила поклон, подняла зареванное лицо:

— Н-не убивать! Аан служить! Аан все служить! Аан убивать! Не убивать Угр!

Парень страшно, безысходно рассмеялся:

— Аан не убивать! Аан!

И видно, для иллюстрации, коснулся девчушки. Надо думать, ее так звали — Аан. Артур понял: каждый из них предлагал свою жизнь в обмен на жизнь другого. Дикари. Людоеды. Не знающие стыда и закона. Он медленно поднял автомат. Девчушка закричала и бросилась к парню, закрывая его собой. По бедрам ее струилась кровь. Парень хотел отстраниться, но Аан льнула к нему, цеплялась, не переставая плакать, твердила:

— Угр не убивать! Угр не убивать! — И добавила что-то на своем языке.

Артур зажмурился. Он не знал, что Аан твердит возлюбленному своему мужу: «Мы никогда не умрем». Возможно, если бы Артур знал, он не смог бы выстрелить. Пули прошили обоих: и Угра, и Аан.

— Что с бабами? — спросил Артур Курганника.

Коновал пожал плечами. Все мужчины были мертвы, как и несколько женщин, кинувшихся на врагов.

Маклай глянул на сержанта, облизнул тонкие губы. Левый глаз, пронзительно-синий на красном лице, смотрел куда-то в небо:

— А есть ничего, симпатичные.

— Опомнись! — Курганника перекосило. — Они людей жрали. Все.

— Убивать женщин — последнее дело, — встрял Паш.

Как ни странно, на этот раз он сказал по делу: если людоедов-мужиков перестреляли не без удовольствия, то казнить беззащитных женщин было противно. А детей — и подавно.

— На человеческом языке кто говорит? — обратился к людоедкам Курганник.

Вперед вышла женщина с отвисшим от постоянных родов животом и пустыми длинными грудями. Ее дети остались в толпе.

— Иях говорить. Иях понимать.

— Жить хотите?

Иях оглянулась на соплеменниц, потом со страшной улыбкой посмотрела на захватчиков:

— Вождь убить. Дочь убить. Убить всех.

Курганник поскреб бритый затылок. Артуру стало тоскливо. Он не понял, о чем толкует эта дикарка: что всех убили или что жить не хочет? Опять вспомнилась родная ферма, оставшаяся без мужиков. Бабам трудно будет. А эти без жилья, без еды и вовсе передохнут. Или сожрут друг друга.

— Я не смогу их убить, — пожаловался Щуплый. — Я вообще не люблю стрелять, а в женщин — прав Паш, последнее дело.

— Думаешь, я такой убийца? — вызверился на него Курганник. — Я вообще больше лечить люблю. Эй, ты, людоедка. Что дашь за ваши жизни?

Иях рассмеялась:

— Твоя смерть.