Виктор Точинов - Непостижимая концепция (антология)

– Заходи, Артемка, – наконец резюмировал Горский свое короткое раздумье, буравя шпиона чужой церкви тяжелым паучьим взглядом. – Узнай, о чем мечтал. А дальше пусть сам Врачующий решит, оставаться тебе или исчезнуть…

Сквозь парализующий холод, иглами пронзивший его разум и тело, Мэтью Фостер понял, что ему только что вынесли приговор. Он хотел протестовать, кричать, драться, бежать. Но вместо этого развернулся, действуя, как послушный запрограммированный робот. Отбросил тяжелый полог из шкур, зажмуриваясь от яркого янтарного света, ударившего из недр юрты. Пригнулся и нырнул внутрь.

Огромная глубоко-черная тень, нависавшая над Волей, плавно сместилась к востоку. От поступи Того, Кто Ходит По Спиралям, вздрогнула земля, а в домах-контейнерах жалобно забренчала посуда…

Внутри юрты Фостер замер. Машинально отдал «балалайке» приказ подстроиться под нестерпимый свет. С недоумением осознал, что умная техника по-прежнему не работает и отказывается подчиняться распоряжениям хозяина.

Мужчина прищурился, двигаясь едва ли не на ощупь, и тут же почувствовал, как кто-то заботливо подхватывает под локоть, не давая оступиться. Облако табачного дыма выдало Степана, и желудок Мэтью скрутил новый рвотный спазм, на этот раз ложный. За их спинами – толпа продолжала гудеть в одной тональности, раз за разом повторяя заклинание, от которого хотелось выть, – с меховым шелестом опустился полог юрты. Ветер стих.

Когда зрение привыкло к тепло-желтому свечению, после ночной мглы показавшемуся невыносимым, Фостер с опаской разглядел его источник. Огромный пень, способный принадлежать вековому дубу, занимал почти все пространство полусферической хижины, испуская мерное медовое сияние сквозь зигзагообразные изломы коры. Мэтью, в своей жизни повидавший немало фальшивых или искусно сымитированных чудес, ощутил, что у него отвисает челюсть – у вудуиста не осталось никаких сомнений, что он стоит на пороге величайшего открытия за всю свою жизнь…

– Значит, хотел знать про Врачующего-И-Отнимающего, сынок? – без издевки осведомился дед, притаившийся за правым плечом. – Смотри, чего уж там. Вот отпечаток того, кто открыл Дорогу. Вот наследие Восьмерых, служивших Милостивому Владыке Грядущего. Вот кир-ахор – основа нашей Семьи. Сердце Того, Кто Ходит По Спиралям…

– Этого не может быть, – второй раз за эту бесконечную ночь в Фостере оживилось нечто профессиональное, не до конца стреноженное дурманящей атмосферой Воли. Он, не мигая, уставился в середину пня, где на гладком янтарном срезе темнел отпечаток растопыренной пятерни. – Мутабор покинули планету… Прелаты погибли или переселились в иные миры… Храм Эволюции опустошен, его дети растворились в прошлом цивилизации…

– Ну, сынок, это как посмотреть… – совершенно по-дедовски, что никак не вязалось с оплывающим свечкой лицом, возразило существо, несколько часов назад попросившее называть его просто Степаном. – Не важно, что ты пересек – тайгу или жизнь, но след за собой оставляешь. И Восемь, даровавшие человечеству новый шанс, исключением не стали…

Фостер слушал, приоткрыв рот. Равномерный, теплый, по-домашнему уютный свет внутри юрты очаровывал его, заставляя забыть о горестях и болезнях. Он нашептывал, звал, пульсом стучал в ушах и обещал покой. Задумчиво уставившись на свою правую ладонь, Мэтью вознес последнюю мольбу Марии Лоа. Но, как было и чуть раньше, снова не уловил отклика в сердце. Никто не поможет ему здесь, на земле адептов Владыки, – ни Мария, ни Иисус, ни Мбота или добросердечные духи.

Тогда мужчина протянул руку, занося ее над пнем и темным отпечатком. Будто хотел сравнить, не ему ли принадлежит след на срезе. Проваливаясь в неизвестное. Отрицая и готовясь принять. Все еще не веря и бесповоротно уверовав в черную тень на окраине деревни.

– Давай, сынок. Теперь можно, раз Врачующий-И-Отнимающий так решил, – миролюбиво кивнул старик за его спиной. – Семя брошено, долг исполнен. Пусть свершится воля Соруса Бинга. Добро пожаловать, брат.

Ладонь Фостера опустилась на черный ожог пятерни. В следующий миг все его тело пробило молнией, острой, будто акулий зуб, и долгожданной, как крик новорожденного. Сорокаметровая тень, дозором бродившая вокруг Воли, ворвалась в него, как жадно втянутый клуб табачного дыма. Заполнила без остатка, вытесняя чуждое и недружелюбное; взамен отдавая могучее, жаркое, достойное лишь избранных…

Оплавившись, из затылка Мэтью выпала перегоревшая «балалайка». Искусственные нервы, вживленные имплантаты, напыленные наноэкраны и искусственные органы – все это в один миг обратилось в прах, пыль, пепел, который вышел из судорожно раскрытого рта мужчины легким облачком выдоха.