Виктор Точинов - Непостижимая концепция (антология)

Скрытная дверца в стене, которую Артему не удалось обнаружить при ознакомительном инспектировании комнаты, приоткрылась с беззвучным коварством. Обыкновенно так открываются двери, которыми пользуются часто, причем исключительно тайком, чтобы не услышали соседи или домочадцы.

Кузнецов, запоздало сообразив, что в комнате кроме него находится кто-то посторонний, пружиной оказался на ногах. Выхватил пистолет, снял с предохранителя. Прикрывая оружие бедром, отступил за грубо сколоченный шкаф.

Коленька, угольной тенью вступив в девичью спальню, прикрыл за собой дверь, а затем шагнул к гостю, сбрасывая капюшон. Артем опешил.

Потому что тот, кого он принял за изуродованного китайца, пришедшего среди ночи по его душу, вдруг оказался Марикой. Улыбчивой, застенчивой, но от этого не менее настойчивой.

– Тише ты, дурачок, – прошептала она, и от этой попирающей запреты хрипотцы в душе Артема вдруг вспыхнуло вожделение. – Брата разбудишь, мне потом несдобровать…

И улыбнулась, поставив на прикроватную тумбу непрозрачную банку, которую принесла с собой. На цыпочках приблизилась к люку, ведущему на лестницу, осторожно расправила медвежью шкуру, закрывавшую лаз.

– Зачем ты здесь? – почти не слыша собственного голоса, выдавил Кузнецов величайшую из банальностей, какую только может сказать мужчина молодой особе, после полуночи пожаловавшей в его спальню.

Марика не ответила.

Вынула из тумбы два стакана, чуть обколотых по краям. Налила из банки, наполнив комнату яркими запахами меда. Уселась на жесткую кровать, легко прихлопнув по лежанке рядом с собой.

– Да не бойся ты, дурачок, не укушу, – хихикнув, шепнула она. – Иди лучше сюда. Настой медовый куда вкуснее степановского чая будет.

– Спасибо, я лучше… – Артем осекся, обнаружив, что ни стульев, ни табуретов в спаленке нет, – постою…

– Нет в ногах правды, Артем, – с совсем не юношеской серьезностью произнесла Марика. Щеки ее горели, она демонстративно отпила медовухи. – Иди, выпей со мной. Или, думаешь, отравить тебя пришла?

И, чтобы доказать несущественность таких опасений, сделала большой глоток. Кузнецов, незаметно спрятав пистолет, выдвинулся из-за шкафа. Его начинало потряхивать, и вовсе не от озноба.

– Думаю, тебе лучше уйти, – все тем же сдавленным шепотом выдавил он, глотая слюну – принесенный девушкой напиток сводил с ума богатым букетом ароматов. – Пожалуйста.

– Не тебе знать, что мне лучше, Артем, – все так же серьезно, но с оттенками лукавства, ответила Марика, наполовину расстегивая ветровку. – Взрослая уже, сама решить способна.

– Ты ведь знаешь, что завтра я уйду…

Он вдруг оказался рядом. Присел, себя не ощущая, но отчетливо чувствуя тепло ее бедра под вязаной юбкой. Принял стакан, недоверчиво глядя на блики расплавленного золота. Девушка серебристо рассмеялась, пригубив и из его стакана. Ее ярко-синие глаза горели, сверкали, манили. А затем она провела рукой по мужской щеке – быстро, нежно, что и не перехватить, и не отшатнуться.

– А мне другого и не нужно…

Он выпил полстакана. Почти залпом, до того была вкусна волинская медовуха. А затем девчонка до конца расстегнула куртку, под которой не носила ничего. И когда Артем увидел открывшуюся красоту, ее молодую упругость, пьянящие изгибы и объем, уже не смог сдерживаться.

Глотая стоны, они повалились на топчан в объятия друг друга. Запечатали губы поцелуями, не давая вскрикнуть, хотя обоим очень этого хотелось, и не раз. Любовь их была жаркой, стремительной, томной и вороватой, лишь бы не разбудить сопящего внизу Горского.

Затем они разомкнули кольцо. Но лишь для того, чтобы сорвать с себя остатки одежды и без шума уложить их под кровать. И сплелись снова. А затем еще раз, уже на грани изнеможения и беспамятства.

А потом девушка ускользнула прочь. Тихо одевшись и столь же беззвучно прошмыгнув за секретную дверь в дальней стене. Проваливаясь в изнуренный, наполненный сладкой тоской сон, Артем догадался, что дурманящий токсин содержался вовсе не в медовухе или стаканах, а был нанесен на Марикины пальцы…

Проснулся рывком, почти поверив кошмару, в котором был окружен поднебесниками из Тобольска, зажат в камнях на озерном берегу, лишен патронов и возможности бежать. Какое-то время сидел в кромешной темноте и прохладе, чувствуя под собой меховую твердость слоеного матраса из коровьих одежек. Жадно глотал воздух. Вспоминал.

«Балалайка» каким-то образом отключилась, перепугав еще сильнее. Но едва в поле зрения всплыли активированные наноэкраны и восстановилось сумеречное зрение, от сердца отлегло – ночь едва вступала в свою самую темную пору, а с момента девичьего бегства прошло не больше двух часов.