Виктор Точинов - Непостижимая концепция (антология)

Ему определенно требовался тайм-аут. Нужно составить отчет, указать особенности аномалии, занести в память этнографические особенности деревни, вызнанные у старика. Может, даже провести стартовый анализ обнаруженных рисунков. Еще раз поискать местную сеть и попробовать внедриться в нее. Но обстоятельства, закружившие разведчика в хороводе, и не думали отпускать. Что-то мягко давило на виски, щекотало загривок, сушило в горле. Наконец Кузнецов кивнул.

– И правда, отец… – Его улыбка стала естественней, виноватей. – На время-то я и не глянул, заболтались мы совсем. Раз не в тягость, приглашение приму, земной поклон тебе за это…

– Верно решил, сынок. – Горский кашлянул, с интересом глянул в чашечку трубки. – Ляжешь наверху, в Марикиной. Сестра тебе постелет, воды умыться подогреет. А саму ее к подругам ночевать отошлю.

– Спасибо, Степан. Только просьба одна есть. Я, пока не стемнело, прогуляюсь, ладно? Отяжелел с еды, да и воздуха глотнуть охота.

– Ох! Прости старика, совсем про трубку забыл. Мы-то к духоте привычные… Конечно, иди.

Естественным жестом, будто на автомате, Артем накинул на плечо рюкзак. Не хотел давать деду лишнего повода сунуть нос в свои пожитки, да и мало ли как вечер сложится…

Мужчина вышел из дома-контейнера, на пороге столкнувшись с возвращавшейся Марикой. Та ойкнула, чуть не расплескав воду, и очаровательно покраснела, став еще привлекательнее. Пробормотав извинения, Кузнецов пропустил девушку внутрь, закрывая за собой дверь и прислоняясь спиной к прохладной рифленой поверхности.

Летние краски меркли на глазах, на Волю опускался вечер. Тени стали длиннее, по дистрофичным улочкам гулял ветер. Куда он смотрел, пока на дворе темнело? Как смог упустить несколько часов своей жизни, потраченных на бесцельную беседу и пару тарелок похлебки?

Уши Артема заложило, будто от резкой смены давления, а затем ему показалось, что над деревней стелется низкий гул, словно работал огромный трансформатор. Он потер виски, прожевал еще одну тонус-пластинку. Не помогло. Осмотрев тягучие изгибы жестяного лабиринта, разведчик призвал на помощь все свое самообладание.

Он решительно не понимал, что происходит с его разумом. Уже много лет призванием Кузнецова было развенчивать массовые истерии или заблуждения, а не поддаваться им. Но атмосфера поселка…

– Выпытываешь? – глухо, сквозь зубы, спросил Николай Степанович, бесшумно материализовавшийся из-за его левого плеча. Стоял в густой тени, насупившись и сунув руки в карманы короткого тулупа. – Тебя кормят, поят, спать укладывают… а ты все вынюхиваешь?

Артем с трудом подавил желание отшатнуться. С не меньшим трудом заставил себя избавиться от мыслей, что мог бы легко завести обезображенного в ближайший непролазный проулок да и пристрелить.

– Ты о чем? – спросил он вежливо, но с напряжением в голосе. Подслушать застольный разговор Коленька никак не мог. Ухо одно, и то обожженное; контейнер стариковский окон не имеет, герметичен, что банка консервная. Не мог урод подслушать. Или все же мог? – Своим делом занимайся, Николай, ладно? Я тебя не трогаю, и ты меня не задирай…

– Ты, чужак… гостеприимством Горского… пользуйся, – коверкая русскую речь акцентом и паузами, процедил поднебесник, угрожающе прищурив единственный глаз, – да язык за зубами держи… Понял?

И когда Артем уже хотел ответить, причем что-то дерзкое, способное спровоцировать драку, дверь степановского дома снова открылась. Дед, выколачивая трубку, стоял на пороге, подслеповато щурясь в вечерний сумрак.

– Коля? Ты, Коля, не шуми. Зайди-ка лучше, потолкуем. Нечего доброму человеку нервы трепать, он гость мой сегодня. Отоспится да пойдет своим путем.

Николай, на слова деда отреагировав втягиванием головы в широкие плечи, сжал губы в полоску. Зыркнул на Кузнецова азиатским глазом, темным, как гиблый омут, и столь же холодным. Но в дом зашел послушно, без возражений. И тут Артем, несомненно не доверявший Степану, чуть не поблагодарил лучезарно-степенного Горского. Не хватало еще деревню изучать, пока по пятам это чудище одноглазое ходит…

Старик и китаец скрылись в контейнере, простонала неплотно пригнанная дверь. Артему показалось, что за прошедшие минуты на улице стало еще темнее, а стиснувший его корсет стен будто запульсировал, заколыхался, как бока гигантского животного.

Он судорожно вдохнул, пытаясь прочистить голову. Ощущение, что в этом странном танце он из ведущего превратился в ведомого не прошло, облепило мозг теплым влажным полотенцем, поставило вопрос неверию. Ну, ничего… в Сальтильо с ним и не такое приключилось, так ведь выкарабкался, причину нашел, сумел из-под гнета магнетического вырваться. И тут сумеет. А завтра ускользнет, собрав всю необходимую информацию.