Сьюзен Коллинз - Рождение огня

— Кэтнисс! — слышу я его голос, доносящийся откуда-то издалёка. Да что ж он такое делает? Ведь от уже должен был раскусить, что теперь все охотятся за нами! — Кэтнисс!

Я не смогу защитить его. Я не в состоянии двигаться быстро, да и далеко мне тоже не уйти. Смогу ли я стрелять — это, мягко говоря, под очень большим вопросом. Тогда я делаю то единственное, что может отвлечь внимание противников от Пита.

— Питер! — принимаюсь я вопить. — Пит, я здесь! Сюда, Пит! — Да, я отвлеку на себя всех, кто окажется поблизости. Подальше от Пита, поближе к себе и к дереву, которое очень скоро само по себе станет оружием. — Я здесь, здесь! — Он точно не успеет. С его ногой, да ещё ночью — нет, не успеет. — Питер!

Сработало! Слышно, как они приближаются. Их двое — с треском прорываются сквозь заросли. Мои колени подгибаются, я опускаюсь на землю рядом с Бити, усаживаюсь на пятки и поднимаю лук со стрелой наизготовку. Если я расправлюсь с ними, сможет ли Пит тогда выжить в борьбе с оставшимися?

Наконец, они добираются до дерева — Энобария и Дельф. Я скрыта от их взоров: сижу выше них по склону, а кожа покрыта маскирующим слоем мази. Целюсь в шею Энобарии. Если мне повезёт, то когда я прикончу её, Дельф укроется за деревом как раз перед ударом молнии. А он может случиться в любую секунду: насекомых уже не слышно, только случайные щелчки то там, то сям. Я могу их сейчас убить. Обоих.

Ещё один выстрел из пушки.

— Кэтнисс! — Голос Пита отчаянно зовёт меня. Но в этот раз я не отвечаю. Оттуда, где лежит Бити, доносится его еле слышное дыхание. И он, и я скоро умрём. Дельф и Энобария тоже умрут. А Пит жив. Пушка стреляла два раза. Брут, Джоанна, Чафф. Двое из них тоже мертвы. Так что у Пита будет только один соперник, которого ему придётся убить. Это самое большее, что я могу сделать для него. У Пита останется только один враг.

Враг. «Враг». Слово вызывает к жизни совсем недавнее воспоминание. То странное выражение на лице Хеймитча. «Кэтнисс, когда ты будешь на арене...» — Дальше косой взгляд, хмурая, опасливая гримаса. «То что?» — ощетиниваюсь я, чувствуя подспудное обвинение в чём-то. «Помни, кто твой истинный враг, — говорит Хеймитч. — Вот и всё».

Это последнее наставление Хеймитча. Почему оно вдруг всплыло у меня в сознании? Я всегда знала, кто мой истинный враг. Кто обрекает нас на голодную смерть, кто мучает и убивает нас на арене. Кто скоро убьёт всех, кого я люблю.

Мой лук опускается, когда до меня доходит смысл слов Хеймитча. Да, я знаю, кто мой враг. И это не Энобария.

Наконец-то я понимаю, зачем Бити нож. Мои слабеющие руки снимают провод с рукоятки, обвивают его вокруг стрелы прямо над оперением и надёжно закрепляют его там с помощью узла, которому меня научили на тренировке.

Я встаю и разворачиваюсь к силовому полю. Теперь меня хорошо видно, но мне плевать. Единственное, что меня заботит — это куда направить остриё моей стрелы. Куда бы его направил Бити, если бы был способен выбирать? Мой лук поднимается по направлению к тому самому «окошку», к прорехе, к... как они его назвали? «Брешь в броне»? Я посылаю стрелу в полёт, вижу, как она находит свою цель и исчезает. За нею тянется золотая нить.

Волосы у меня на голове встают дыбом, и в дерево ударяет молния.

Пучок белого пламени бежит вверх по проводу, и на короткое мгновение купол над головой вспыхивает ослепительным голубым светом. Меня бростает навзничь, моё тело беспомощно, парализовано, глаза вытаращены, сверху сыплется всякая мелкая дрянь. Я не могу добраться до Пита. Даже до своей жемчужины не могу дотянуться. Изо всех сил напрягаю глаза, чтобы запечатлеть в памяти последнюю прекрасную картину и унести её с собой.

Как раз перед тем, как всё вокруг начинает взлетать на воздух, в небе надо мной загорается звезда.

Такое впечатление, что мир вокруг разом летит вверх тормашками. Земля взрывается фонтанами из дёрна и обрывков растений. Деревья охвачены огнём. Даже небо сплошь покрывается яркими разноцветными вспышками. Сначала никак не могу понять, почему это и небо тоже взрывается, но потом соображаю, что это просто фейерверк, устроенный хозяевами Игр, тогда как здесь, внизу, идёт настоящее всеобщее разрушение. Это они чтобы повеселее было, на случай если публика недостаточно увлечена зрелищем уничтожения арены и последних оставшихся в живых трибутов. Или, наверное, чтобы празднично расцветить наш кровавый конец.

Оставят ли они хоть кого-нибудь в живых? Будет ли у Семьдесят пятых Голодных Игр вообще какой-нибудь победитель? Может и нет. В конце концов, эти Триумфальные игры задумывались в качестве... Как там зачитывал президент Сноу...