Сьюзен Коллинз: Грегор и тайный знак

Грегор сидел на постели, с интересом разглядывая свои руки и легонько поглаживая шрамы от заживших ран. Тонкие крестообразные линии оставили на запястьях плотоядные глазастые Виноградники. А более грубые рубцы — следы мощных челюстей гигантских муравьев. Отныне шрамы покрывали все его тело, но особенно много их было на ногах.

Раны довольно быстро затянулись, но из-за этих серебристо-белых полосок и рубцов Грегор теперь не мог ходить в шортах и носить одежду с короткими рукавами. В холодное время года это его не беспокоило, но в сильную жару, как теперь, в июле, когда на улице было под тридцать, сильно усложняло жизнь.

Он поморщился, открыв небольшую каменную коробочку, стоявшую на подоконнике: в нос ударил неприятный рыбный запах, который тут же наполнил комнату. Это была мазь, что дали ему врачи Подземья, — они уверяли, что благодаря этой мази шрамы и рубцы должны стать почти незаметны, но, честно говоря, Грегор не очень-то этим заморачивался. А если сказать по правде — он про мазь забыл и ни разу не вспомнил до того самого дня в мае, когда вышел в гостиную в шортах и их соседка миссис Кормаци охнула:

— Грегор, тебе нельзя выходить из квартиры в таком виде! Стоит тебе выставить напоказ свои ноги, как люди станут задавать вопросы!

И она была совершенно права.

Его семья не могла позволить себе очень многого. А на первом месте в списке того, чего они не могли себе позволить, было именно это: они не могли рассказывать всем и каждому свою историю.

Втирая в кожу клейкую массу из баночки, Грегор думал, что, по сути, у него неплохой выбор в том, как провести день: он мог погонять мяч на баскетбольной площадке или погулять по заросшим густой травой полянам в Центральном парке. Или поплавать в бассейне.

Но вместо этого он отправится в Подземье.

И там ему будет по-настоящему хорошо.

Как ни странно, Подземье, место, которое когда-то внушало ему невыразимый ужас, в это лето стало местом, куда он убегал в поисках отдыха и покоя.

В квартире было тесно и жарко — слишком много толпилось здесь народу: совсем дряхлая бабушка, больной отец, восьмилетняя Лиззи и трехлетняя Босоножка.

И к тому же…

К тому же здесь было… пусто.

Никем не занятое место за столом… зубная щетка, которой давно никто не пользовался…

Грегор слонялся по квартире из комнаты в комнату, не понимая, что он ищет, а потом наконец спохватывался: он искал не что-то, а кого-то — маму.

Мама все еще оставалась в Подземье, но ей там было лучше всего. Да, это глубоко под землей и все они страшно по ней соскучились, но в Регалии ее лечили лучшие доктора, там было качественное питание и, межу прочим, вполне комфортный климат. А подземные жители относились к маме как к королеве. Если не обращать внимания на то, что город постоянно находился на грани войны, — можно сказать, что там практически курорт.

Грегор пошел в ванную, чтобы помыть руки единственным средством, помогавшим избавиться от мерзейшего рыбного запаха: средством для чистки унитазов. А затем отправился на кухню готовить завтрак.

Там его ждал, приятный сюрприз: миссис Кормаци уже вовсю хлопотала, разливая сок и жаря яичницу, а на столе стояла большая коробка с пончиками. Довольная Босоножка восседала на своем детском стульчике с испачканным сахарной пудрой личиком, а Лиззи ковырялась вилкой в яичнице.

— Ого! А у нас что, праздник? — спросил Грегор.

— Лиззи едет в лагерь! — сообщила Босоножка.

— Совершенно верно, юная леди, — кивнула миссис Кормаци. — И ей нужно хорошенько подкрепиться перед дорогой. Ей нужен большой завтрак.

— Басой завтрак! — согласилась Босоножка. Она запустила в коробку с пончиками липкую ручонку и, выудив оттуда пончик, протянула его Лиззи.

— У меня уже есть, Босоножка, спасибо, — отказалась Лиззи.

К своему пончику она даже не притронулась. Грегор видел, что она очень нервничает из-за лагеря и всего остального — какая уж тут еда.

— А у меня нет, Босоножка! — сказал Грегор, схватил Босоножку за запястье и отправил ее ручку с пончиком себе в рот, откусив порядочный кусок.

Малышка захихикала и старательно запихала ему в рот весь пончик целиком, перепачкав и его лицо сахарной пудрой.

Вошел отец с пустым подносом в руках.