Дмитрий Володихин - Тихое вторжение

– Ну спасибо, дядя, на добром слове.

Он будто бы и внимания не обратил на мою язвинку. Может, списал на хмель в башке.

– А теперь, Тим, ты мне должен. Не деньги. Гроши эти – мужичонкам на водчонку – мне должен ЦАЯ. С тебя взимается другая плата. Я уничтожу тело сверхсталкера, сожгу его, а ты с собой даже частички пепла не возьмешь. И хлопцам скажешь, мол, опасно. Мол, эксперт прав, тащить с собой – рискованно.

Правду сказать, – да, я ему должен. Я ему по гроб жизни должен. И… не чужой же он мне, этот упырь крапчатый. Я, конечно, заключил контракт с ЦАЯ, и по контракту мне бы надо мегаценную плоть призрака доставить Яковлеву. Но это – по контракту. А по совести… по совести я всё сделаю так, как хочет Клещ.

– Ладно. Только объясни, какого ляда?

Он, вроде, открыл рот, хотел что-то сказать, но смутился и только произнес:

– Подожди. Сейчас я…

Это Клещ-то смутился?! Легче у смерти косу отобрать, чем такого непрошибаемого типа сбить с панталыку.

Клещ стоял со своей Паучихой над телом сверхсталкера и смотрел на него с жалостью и недоумением. Взгляд его остановился не на груди призрака, страшно развороченной двумя попаданиями, а на лице. На глазах, по-моему. Сверхсталкер умер с открытыми глазами. В них застыло, кажется, удивление. Мне делают больно… почему же? за что?

– Что не так, Клещ? Он не оживет?

Мне ответили отрицательным покачиванием головы. Клещ сделал глубокую затяжку, заговорить он пока не мог.

– Ну а в чем дело тогда? Ты, вроде, не в своей тарелке…

И Клещ все-таки решился.

– Это ты точно сказал, салажонок. Мне как-то… не того. Это ведь сын моей семьи, моего братства. Я не хотел его, но мои мертвые братья выстрогали его без меня. Из того, что я уничтожил свою семью, вовсе не следует, что я перестал принадлежать ей. Не так. Нет. Отсюда не следует, что перестал быть ее частью. А значит, это и мой сын. Я никогда его не видел. Я его не знал. Теперь я его убил. Но это был мой единственный способ завести потомство… А я его уничтожил. Такие вот дела, хитрец.

Сильный человек, умный человек. В сущности, всех нас от смерти спасший человек. А есть в нем дырочка – бездетность, горькая и неисправимая, и ему больно. Разве не понимаю я его? очень даже понимаю. Потому что у меня тоже ребенка нет. И, выходит, я человек неполный, не вполне настоящий. С червоточинкой.

Но мне все-таки не так больно, как ему.

– Херня. Клещ. От первого до последнего слова.

Он посмотрел на меня, и в глазах у него читалось желание как следует вмазать. Но Клещ удержался. Знал, что просто так я трепать языком не стану – последуют объяснения.

А вот если толковых объяснений не поступит, Клещ не станет сдерживать себя, товарищи мы там или не товарищи…

– Клещ, самое главное тебе скажу: это не сын. Это изделие. Какая бы там у тебя ни была семья и тому подобное, но братья твои себя обманывали. С ними случилась очень древняя история, которая повторяется без конца. Как водится, люди возжелали того, что им не свойственно, а получив желаемое, создали то, что для них гибельно. Они создали страшную живую игрушку. При чем здесь потомство…

– Я гляжу, ты еще не всё сказал. И меня пока ни в чем не убедил. Разве что достал не по делу.

Ладно, есть у меня кое-что и на второе. Кушай, брат.

– Клещ… давай начистоту: твои братья имели все возможности обзавестись нормальным ребенком, но струсили. И ты имеешь такую возможность, только… не знаю, что с тобой. Должно быть, тоже боишься. Можно ведь взять дитя из приюта? И они могли, и ты можешь. Только с ним возиться надо, обременять себя. Он болеет, он хулиганит, он не слушается. Его требуется защищать. Они вырезали вместо такого вот обычного ребенка могучего, послушного, ни от каких болезней не страдающего буратинчика. Им понадобилось нечеловеческое, поскольку со всем человеческим – столько возни! Какой это сын?!

Тут я завелся, схватил Клеща за локоть и принялся орать:

– Какой, на хрен, это сын?! А?! Да это эрзац! Ни любви от него, ни радости, одни только сплошные удобства!

Всё, вдарил по извилинам коньяк. Покоричневело серое вещество, здравствуй, радость освобождения от ума!

Говорила мне бабушка: «Кто пьян да умен, тот все равно алкаш». Или что-то другое, но по смыслу близко.

– Э, э, – спокойно отвечает мне Клещ, освобождая локоть, – ясно мне. Всё мне ясно. Одно не ясно: ты-то чего с бабой своей без малого три года женат, а приплода нет? – Лицо свое к моему приблизил и спросил вполголоса: – Боишься?

Я сказал ему честно, взгляд в землю уперев: