Алексей Кацай - Ад

И я спокойно повернулся лицом к Гемоновичу. Тот колебался. Но я чувствовал, что мне необходимо привести еще какой-нибудь аргумент, чтобы он начал мыслить спокойно и логически.

— Юрий, ну перестреляем мы сейчас друг друга. Кто с этого навар иметь будет? Все равно вокруг Ларисы Леонидовны люди собираются, оружие у нее есть, и мы договорились, что если со мной что-то случится, то через три часа она вводит в бой всех своих людей, пулемет и лазер.

— Блефуешь, — сверлил меня взглядом Гегемон.

Я вздохнул:

— Юрий, последние события плохо повлияли на твои умственные способности. Если бы у меня было время привести хоть какие-нибудь доказательства…

— Приведи!..

Я вопросительно уставился на него. Он улыбнулся улыбкой пираньи:

— Приведи. Ведь твоя параноичка все равно начнет царапаться. Так идем, прогуляемся к рынку. Заодно расскажешь, где папку морозовскую видел. Трех часов нам ой как хватит.

— Сдалась тебе эта папка. Хотя… Лариса Леонидовна! — крикнул я, и Лялькина голова появилась из-за пулемета. — Срок переносится. Если через полчаса меня не будет, начинайте.

Срока, конечно, никакого не было. Я просто надеялся, что Лялька поймет, что у меня возникли проблемы, и что с ними я смогу продержаться максимум полчаса. И, главное, мне очень не хотелось, чтобы Гемонович расстрелял меня просто у нее на глазах. Последний разговор с Лялькой в частном доме я помнил очень хорошо.

Гегемон немного ошалел от наглого переноса сроков атаки, но тряхнул головой и попятился к рынку, направив на меня пистолет и постоянно держась за мной от нашей «волынянки». Как только мы зашли за «мазду», он расслабился, улыбнулся и кивнул своим людям, направившим на меня стволы охотничьих ружей.

— Все нормалек, ребята. Полдела сделано. А другие полдела я и сам устрою, — и он подтолкнул меня к входу в рынок.

Весь первый этаж был завален ящиками, свертками, пакетами, целыми и сломанными вещами. Они лежали, собирались в кучи, прислонялись к стенам, высились на заплеванном полу, и в их огромном количестве исчезали одиночные фигуры людей, осторожно снующих между ними. Прямо сельпо какое-то. Заведовал этим сельпо Айк, который, увидев нас, подбежал к Гегемону.

— Что, согласился?.. — не очень-то и довольно спросил он.

— Согласится. Вот только о папке морозовской нам расскажет. Помнишь, как мы ее искали?

Мне показалось, что на мгновение лицо Айка окаменело, но почти сразу же снова приобрело свое свиное выражение. А мне эта папка начала уже и надоедать. Что это еще за чудо такое?.. О чем я прямо и спросил Гегемона.

— Это, Волк, мой личный страховой полис. Поверь, для тебя он никакого значения не имеет. Потому скажи, где эти бумажки, и будем мы с тобой целых полчаса разговаривать тихо и мирно.

Конечно, я ему не поверил, но срок, определенный мной, стремительно сокращался. Лялька и действительно могла полезть в драку. Да и тарелки, подкрадывающиеся к площади, меня очень беспокоили. Как и продолжительное затишье кремняков. Если они снова бой начнут, то всем нам достанется. Надо скорее исчезать отсюда. Скорее!

Я пожал плечами:

— Какие-то меркантильные интересы у тебя, Гегемон. Но если хочешь… В последний раз я видел эту папку здесь, в кабинете Мороза.

Гегемон и Айк пораженно переглянулись. Потом Гемонович грязно выругался:

— Идиот! Надо же додуматься: такие документы на рабочем месте держать!

Он еще раз выругался и махнул мне:

— А ну, пошли.

Пистолет он не спрятал.

Кабинет Мороза находился на втором этаже, в производственных помещениях. И мы втроем начали подниматься по лестнице, протертой тысячью грязных подошв и покрытой какими-то жирными подтеками. Я — впереди. За мной — Гемонович с пистолетом. За ним — Айк.

Мы уже почти поднялись на второй этаж, когда я услышал, как позади что-то пораженно хрюкнуло. Словно поросенок, которому опытный мясник с первого удара попадает в самое сердце. Я резко оглянулся и не сразу понял, что произошло.

Гемонович, широко раскрыв глаза и рот, испуганно смотрел на меня и медленно оседал на ступени. Сзади его поддерживал Айк, перехватив руку с пистолетом. Вырвав его из нее, он опустил Гемоновича, и тот покатился вниз по ступеням, мягко ударяясь о них всем своим весом. В спине у него торчал нож. Мой любимый вид оружия.

Айк, направив пистолет на меня, провел Гегемона взглядом:

— Земля тебе пухом, магистр. Извиняй, если что не так.

И хохотнул смешком олигофрена.

Я, конечно, не любил Гемоновича. Не без причин. Я его ненавидел. Причины на это имелись. Он был враг. Но враг понятный и по-своему честный. Иногда я даже ощущал какое-то родство душ между нами. Кто знает, что бы вышло из Юрки, если бы он в своей жизни встретил таких людей, каких встречал я. Старенькая учительница литературы, дающая читать мне запрещенного Стуса. Заместитель начальника училища, элементарно настрелявший мне по физиономии за нечестность перед друзьями. Польский журналист-диссидент, который во время моего транзитного пребывания во Франции сильно пошатнул некоторые мои идеологические устои. Никарагуанский партизан, вытягивающий мое истерзанное тело из-под обстрела правительственных войск. Немножко распущенная санитарка из госпиталя, приучившая это тело снова любить маленькие радости этой жизни. В конце концов, наш вечно сердитый и вечно добрый редактор Абрамыч.