Владимир Свержин - Трактир «Разбитые надежды»

— Я не господин, я Лешага. И мне не нужны слуги.

— Но, быть может, прекрасной госпоже… Мы готовы нести ее, чтобы она не марала в дорожной пыли свои нежные ноги.

При этих словах Лилия вспомнила марш-бросок на плечах у Лешаги, и щеки ее зарделись под стать пламени костра.

— Много ног — много ртов. К тому же здесь нет дорог, — покачал головой ученик Старого Бирюка. Он повернулся к сказителю. — А ты что молчишь?

— Жду, чем закончится история. Но как бы она ни завершилась, ее с удовольствием послушают всюду, от Морозного Предела до Каменного Среза, — чуть заметно улыбась, ответил тот.

— Что ж в ней интересного? Потрепанная шайка раздольников, пленники, которые не стоят и сегодняшней еды?

— Не скажи, воин, не скажи. Я знаю много историй и, поверь, умею красиво рассказывать: знаю, когда замедлить речь, дав слушателю лучше вникнуть в повествование, когда ускорить, где вздохнуть устами героя об оставленной любимой, а где…

— Много слов, — обрубил охотник за головами.

— Слова, как лучи солнца, могут согреть, могут испепелить. Если хочешь, Лешага, я тоже уйду. Я увидел достаточно, и слова в моей голове уже выстроились, как воины для боя. Это будет сказ о новом вожде. Если не распрощаюсь с жизнью в недолгом времени, уверен — это будет лишь первая из песен.

— Закрой рот и не трепли попусту мое имя, — устало возразил Леха, вновь чувствуя, как невесть откуда взявшийся тяжелый взгляд упирается ему в затылок. — Я иду своей дорогой, только и всего.

— У тебя нет дороги впереди, Лешага. Есть лишь та, что осталась за спиной. Ты идешь, она следует за тобой. И тогда по ней осмеливаются идти другие, — в голосе недавнего пленника ученику Старого Бирюка слышалась легкая насмешка, однако необидная. Словно этот одетый в латаные обноски незнакомец уже много лет был ему приятелем.

— А ведь он правду сказал, — с жаром поддержал Марат. — Ты — новый вождь!

— Заткнись, умник! — разъярился бывший страж. — Ну, он — понятно, сказитель, что с него взять. Языком болтать — не камни ворочать. Но ты-то?!

В толпе раздольников опять послышалось шушуканье. Лежащие вокруг псы навострили уши и тихо зарычали.

— Лешага, — должно быть, резюмируя общее мнение, проговорил старый знакомец, — они верно говорят, век торжища не видать. Мы того, — он вздохнул, преисполняясь важностью судьбоносной минуты, — в общем, прими нас под свою руку.

— Умом повредились? — ошеломленно спросил Леха, оглядывая связанные остатки банды. — Знаю, подыхать не хочется, но не нами заведено: умели грабить — умейте смерть принять. Тоже, надумали!

— Не о том ты, Лешага, — отозвался раздольник. — Эка невидаль — умереть. Мы со смертью в обнимку от века ходим, поди, свыклись. О другом речь. Краснобай прав. Такие, как ты, сами пути прокладывают. Нам, знаешь ведь, на прежних дорогах доли нет, может, тебе пригодимся.

— Эко ты городишь… — начал было ученик Старого Бирюка, но вдруг почувствовал на себе взгляд Лилии. Он не смог бы сказать доподлинно, что было в нем: восхищение, надежда, невысказанная просьба, но спорить как-то расхотелось. Он махнул рукой и зашагал в лес, хмуро кинув через плечо: — Бородача в сторонку отволоките.

Черный положил голову на колени человека и лежал, не шевелясь, опасаясь лишним движением потревожить хозяина. Он чувствовал, как накатившая вдруг тяжелая, едкая мрачность опустилась на плечи Лешаги, и тот словно согнулся под ее невидимым грузом. Пес видел, что хозяину плохо, но, увы, не мог понять, почему. Охота была удачной, хозяин вновь показал, что лучше его нет. Отчего же теперь он сидит, привалившись ко мшистому стволу, и глядит в ночь пустым, невидящим взором?

От ложбины послышались легкие, едва различимые шаги. Черный насторожился, потянул носом воздух и фыркнул. Ну да, конечно, — чешуйчатый! Вожак поднял губу, обнажая клыки, и, не размыкая зубов, тихо зарычал. Этот зверь ему не нравился. Прежде встречать подобных Черному не доводилось, да и память Стаи не хранила никаких воспоминаний о подобных тварях. Но чутье подсказывало ему — этот странный двуногий, свободно изъясняющийся на языке хозяина, да еще и вооруженный огненной палкой — зверь непростой и опасный.

Лешага вышел из задумчивости и успокаивающе положил ладони на шею верного сторожа.

— Тихо, тихо, слышу. Марат идет. Вон как ветки под ногами хрустят, — он приподнялся и бросил во тьму: — Ну, чего тебе надо?

— Это такими словами ты приветствуешь друга и соратника, едва не погибшего за тебя? — обиделся юнец.