Артем Мичурин - Полведра студёной крови[СИ]

Услышанное лишь подтвердило мои догадки относительно шарлатанства, о чём я и сообщил Ткачу. Но тот сходу отмёл предложение по-быстрому допросить шамана на предмет мистической хуеты в тайге, и продолжить путь:

— Ни за что! Только после обряда.

— Бля, Алексей, это же банальное кидалово.

— Не обеднеешь.

— Как сказать.

— Слушай, — нацелил он в меня указательный палец, — не веришь — дело твоё, а я верю. Если он шут гороховый, так и что с того? Хуже не сделает. А если настоящий шаман, так его шаманство может жизнь нам спасёт.

— Слышал бы ты себя в прошлом году.

— Вот именно, что в прошлом. Я за это время такого понасмотрелся — ни приведи Господи. Вон, — указал Ткач на потирающих скованные кандалами ноги рабов, — давай у местных спросим, они лучше знают.

— Да, конечно, ещё с ветром поговори.

— Ты, — поднял Ткач за шиворот скуластую плоскомордую девку, — по-нашему балакаешь? Ну?!

Та, напуганная, сжалась в комок и часто затрясла головой.

— Что скажешь про здешнего шамана? Отевах. Слыхала о таком?

Ездовая захлопала раскосыми глазами, переводя взгляд с Ткача на меня и обратно.

— Говори, не бойся, — дал я отмашку.

— Отевах злой, — начала та, будто выплёвывая слова. — Тёмный шаман. Он предал свой род, предал племя. Теперь Шайтан — его племя.

— Да мне один хуй, — парировал Ткач. — Главное — чтобы работало. Есть у этого Отеваха силы?

— Силы есть, — прищурила рассказчица глаза, отчего те превратились в узкие чёрные щёлки. — Большие силы.

Она хотела сказать что-то ещё, но Ткач её прервал:

— Вот и славно. Значит, мы пойдём к нему и заплатим, — перевёл он взгляд на меня. — Не жмотись. Через две недели вернёмся богачами. Так ведь?

— Ну да.

Открыл нам сам Отевах. После того, как сани загнали во двор, а ездовых устроили на подстилке под навесом, мы прошли в крепко сложенный, но почерневший от времени дом. Внутри тоже не блистало, зато было тепло. Шаман жестом предложил нам расположиться на старой медвежьей шкуре, расстеленной прямо на полу возле очага.

— Чем могу, гости дорогие, — поинтересовался он услужливо.

Я посмотрел на старика. Красная, дубленая морозом кожа, тонкая седая бородка клинышком, хитрые глаза-бусинки. Заметно, что Отевах привык видеть в собеседниках лохов, готовых расстаться с последним имуществом, чтобы решить свои проблемы.

— Да вот по тайге прогуляться решили, отец, — начал Ткач. — Твоя помощь нужна.

— Далеко идете?

— Полторы сотни километров, если по прямой.

— Значит, до больших камней. Туда вас она точно не пустит.

— Что за "она"?

— Золотая баба. Хозяйка этих мест.

— То есть никак? — спросил я, предвидя, что за этим последует.

— Моление, смирение, жертвенность. Золотая баба пропустит вас, если ее как следует ублажить и задобрить, и накормить.

— Накормить?

— Да. Она питается золотом и кровью. Нужно много золота и крови. Золота… — глаза у Отеваха разгорелись, а борода затряслась.

— Ну, с золотом понятно, — я усмехнулся, — а кровь…

— Если Бабу просят об удачной охоте или спрашивают имя для сына, достаточно помазать ей губы и глаза кровью добытого зверька. Тогда она сыта, довольна и лучше видит. Но вам нужна настоящая человеческая кровь.

— Любая?

— Лучше ваша. Она напитается вами и больше вашей крови ей будет не нужно.

— Да ты охуел совсем, старик, — я привстал.

— Погоди не кипишуй, — Ткач сделал примирительный жест, — ради такого дела мне своей кровушки не жалко.

— Хорошо, — сразу повеселел шаман, — завтра с рассветом нужно будет совершить это жертвоприношение у меня на капище.

— С рассветом? — переспросил я. — А пораньше никак? Мы всё же золотом башляем, мог бы и поторопить своих духов. Или как их там?

— Хорош! — пихнул меня Ткач локтем в бок.

— Раньше нельзя, — ощерился Отевах. — Баба дары только на рассвете принимает.

— Хуёвый у тебя сервис, отец, — попенял я старикану. — Ладно, теперь расскажи, зачем нам ублажать эту твою бабу.

— Золотая баба владеет этими местами испокон веков. Она может превратить час в день, а день в месяц, и тогда для тебя завтра станет вчера, север югом, а Соликамск Березниками. Она может сделать тайгу бесконечной, а жизнь мизерной, может превратить твое ружье в корягу, а твоего друга в оленя.

Услышанное заставило меня задуматься. Если насчет Ткача я не беспокоился — трансформация из барана в оленя не великое дело — то мутные намеки Отеваха на мои блуждания по соликамскому тракту меня напрягли. Откуда он знает?