Александр Трапезников: Затерянные в Полынье

– Но вам теперь нельзя покидать мой дом. Вас за это просто убьют, если встретят.

– Да, я знаю. Но выбор сделан.

– Тогда оставайтесь. Вы умеете стрелять из пистолета или автомата?

– После института я прослужил год в армии. Хотя и на бумажной работе в штабе.

– Ну, на курок нажимать несложно.

Я повел его в дом и объяснил, что надо делать в случае нападения. Потом попрощался с Миленой, взял у нее белый платок и, безоружный, отправился к особняку Намцевича. По дороге я подобрал какую-то длинную палку, привязал к ней свой белый «флаг» и в таком парламентерском виде шествовал мимо домов с затворенными ставнями. Но я чувствовал, что жители поселка следят за мной сквозь щели. У дома Горемыжного меня окликнул сам поселковый староста. Опасливо оглядываясь, он подбежал к калитке.

– Вы с ума сошли, – зашептал он. – Вас там убьют… Берите свою жену и перебирайтесь ко мне. Я вас спрячу в подполе. Авось перебьемся…

– Нет, Илья Ильич, поздно прятаться. Надо сор выметать. Видите, как все повернулось?

Горемыжный виновато пожал плечами.

– Прямо чума какая-то свалилась, – сказал он. – Что же теперь будет?

– Не знаю. Только отсиживаться нельзя.

– Вы считаете, что я в чем-то виноват?

– А сами-то вы как думаете?

Он только тяжело вздохнул и ничего не ответил. А я продолжил свой путь. Впереди показался особняк Намцевича. Метров за пятьдесят до него перед моими ногами от автоматной очереди забурлила фонтанчиками земля. Я высоко поднял над головой палку с белым платком и остановился. Потом уверенно зашагал дальше. Больше не стреляли. Подойдя к воротам, я увидел охранника с косичкой на затылке, который держал меня под прицелом.

– Позови хозяина, – сказал я. – Надо переговорить.

Тот молча кивнул головой, но не сдвинулся с места. А от особняка уже шел к воротам сам Намцевич, приветливо помахивая мне рукой.

– Дорогой гость, как я рад! А что это у вас за палка с тряпкой? Никак в парламентера играете? Так мы же с вами вроде бы и не ссорились?

– Ага, дружки неразлучные, – согласился я. Ворота открылись, и меня впустили внутрь. – Поговорим здесь, Александр Генрихович?

– Зачем же тут? На балконе, там нам и кофейку подадут.

Мы поднялись с ним на второй этаж. В особняке его было как-то безлюдно, я заметил только четырех охранников. Где остальные? Где пленники?

– Вас, очевидно, интересуют ваши друзья? Одного из них вы сейчас увидите, – усмехнулся Намцевич.

Так и произошло. Буквально минут через пять на балкон, где мы сидели за столиком, вышел Сеня Барсуков с подносом, на котором стоял кофейник, чашки, сахар, сливки и все прочее. Выглядел как приблудная собака, виляющая хвостом. Поставив поднос на столик, он выпрямился, смущенно кашлянул.

– Много тебе здесь платят, Сеня? – спросил я. – Или жрачкой берешь?

– В отличие от вас, он разумный человек и сделал правильный выбор, – отозвался Намцевич. – Вам последовать бы его примеру, а не мериться со мной силой. Вы еще не знаете, на что я способен. Иди, Сеня, ты свободен.

– Как там Маша? – спросил Барсуков, не глядя на меня.

– Считает, что ты умер. И я не буду ее разуверять в этом.

Он повернулся и торопливо пошел прочь. А Намцевич, взяв кофейник, налил мне чашку, но я к ней даже не притронулся.

– Давайте о деле, – сказал я. – У вас находятся дочь священника и Марков. Предлагаю вам обменять их.

– Это на что же? На мыльные пузыри?

– На вашего сына Максима. Я спрятал его в надежном месте.

Впервые я увидел, как перекосилось лицо Намцевича. Одним уголком губ он продолжал улыбаться, а другой пополз вниз. Молчание длилось минуту.

– Я должен был это предусмотреть, – произнес он, наконец. – Значит, учитель решил подписать себе смертный приговор? Его воля. Где Макс?

– Я же сказал: у меня. Но вам его не достать. Будем меняться?

– Двоих на одного? Не многовато ли будет? Давайте так: девочку на мальчика. Это справедливо.

– Вам ли толковать о справедливости, Александр Генрихович? Не гневите бога.

– Довольно. А вы, оказывается, умелый игрок. Где состоится обмен? – деловито спросил он.

– Возле моего дома. Но с вами должно быть не больше двух человек. Если же вы захотите напасть на нас, то погибнем и мы, и ваш сын.

– Хорошо, это меня устраивает.

– Через час, – подытожил я.

– Чем дольше я на вас смотрю, – произнес вдруг Намцевич, – тем больше вспоминаю вашего деда, Арсения Прохоровича. Такой же уверенный в себе был человек. И тоже предложил мне как-то обменяться… Думал, выиграет.