Елена Семёнова - Собирали злато, да черепками богаты

– Нечто похожее говорил мне покойный Любовицкий. Так в чём же корень? – спросил Вигель.

– А это я тебе сейчас прочту, – ответил Немировский, снимая с полки какую-то книгу и надевая очки. – «Диавол выступил уже без маски в мир. Дух гордости перестал уже являться в разных образах и пугать суеверных людей, он явился в собственном своем виде. Почуя, что признают его господство, он перестал уже и чиниться с людьми. С дерзким бесстыдством смеется в глаза им же, его признающим; глупейшие законы дает миру, какие доселе еще никогда не давались, – и мир это видит и не смеет ослушаться. Что значит эта мода, ничтожная, незначащая, которую допустил вначале человек как мелочь, как невинное дело, и которая теперь, как полная хозяйка, уже стала распоряжаться в домах наших, выгоняя все, что есть главнейшего и лучшего в человеке? Никто не боится преступать несколько раз в день первейшие и священнейшие законы Христа и между тем боится не исполнить ее малейшего приказанья, дрожа перед нею, как робкий мальчишка. Что значит, что даже и те, которые сами над нею смеются, пляшут, как легкие ветреники, под ее дудку? Что значат эти так называемые бесчисленные приличия, которые стали сильней всяких коренных постановлений? Что значат эти странные власти, образовавшиеся мимо законных, – посторонние, побочные влияния? Что значит, что уже правят миром швеи, портные и ремесленники всякого рода, а Божие Помазанники остались в стороне? Люди темные, никому не известные, не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мненьями и мыслями умных людей, и газетный листок, признаваемый лживым всеми, становится нечувствительным законодателем его не уважающего человека. Что значат все незаконные эти законы, которые видимо, в виду всех, чертит исходящая снизу нечистая сила, – и мир это видит весь и, как очарованный, не смеет шевельнуться? Что за страшная насмешка над человечеством! (…) И непонятной тоской уже загорелася земля; черствей и черствей становится жизнь; все мельчает и мелеет, и возрастает только в виду всех один исполинский образ скуки, достигая с каждым днем неизмеримейшего роста. Все глухо, могила повсюду. Боже! пусто и страшно становится в твоем мире!» Николай Васильевич Гоголь. Вот он – корень! Скука! Со скуки убивают себя и других, пускаются в разврат и спиритизм, в революцию… И никакие богатства не могут истребить её. Потому что скука рождается тогда, когда уходит Бог. Место, откуда Бог изгнан, занимает дьявол… У кого и Бог в душе, и царь в голове, и дело в руках – тот не соскучится.

– Всё, что вы сказали, так правильно, так точно, что, мне кажется, лучше и не сформулировать. Но каков же выход? Что делать?

– Для начала держаться того, что имеем, – ответил Николай Степанович. – И сопротивляться этому грядущему валу каждому, в ком есть понимание наших бед, на своём месте. Здравомыслящих людей, Пётр Андреич, гораздо больше, нежели больных. Беда в том, что как сказал Ларошфуко, здравомыслящему человеку всегда легче подчиниться безумцу, чем управлять им. Так, вот, давай выпьем за то, чтобы в нашем обществе, в нашей России правили не больные и сумасшедшие, а здоровые и здравомыслящие люди! – Немировский приподнял рюмку и тепло посмотрел на Петра Андреевича своими солнечными глазами.

– Ваше здоровье, Николай Степанович!

Большая игра началась, как водится, ровно в двенадцать, когда неприметный трактир на Цветном бульваре обратился в настоящий притон для залётных фартовых и обратников, шулеров и просто захожих людей. Захожие становились лёгкой добычей шулеров, но некоторые из них ещё надеялись отыграться, становились завсегдатаями игры и нередко кончали участью бывших людей… Отставной поручик Разгромов, зашедший сюда однажды, вмиг оценил всю честную компанию и, покрутив ус, расположился у одного из столов.

– Во что желаете? Покер? Преферанс? Очко? – из полумрака блеснула золотая коронка.

Разгромов закурил. Он понял, что дружное сообщество жуликов уже приготовилось обчистить его, принимая за очередную захожую жертву. Как бы не так, господа хорошие! Разгромов не только любому торговцу на рубль пятаков даст, но опытного шулера обдерет, как липку. Погодите же!

У стола собрались ещё несколько человек: двое явных уголовников, по которым горючими слезами обливалась Владимирка, один захмелевший «бывший человек» с кроличьими глазами, уже не игравший, а лишь наблюдающий за игрой, пожилой господин, довольно благородной наружности, и юноша с лихорадочным блеском в глазах. «Этих они догола разденут», – подумал Разгромов о двух последних игроках даже с некой жалостью.