Елена Семёнова - Собирали злато, да черепками богаты

Маша Каринская, а ныне смиренная инокиня Татиана, поселилась здесь несколько лет назад, ещё при жизни старца, от которого получила она благословение на принятие пострига. К ней-то и приехала Ася. Обнялись после долгой разлуки, расцеловались, долго смотрели друг на друга, ища перемен. Да в Асе и искать не нужно было – исхудала да побледнела… А Маша изменилась мало. Она и живя у деда была похожа на монашку: скромная, тихая, боязливая. Правда, здесь этой боязливости меньше стало, словно обрела Маша, наконец, твёрдую почву под ногами. Её движения стали более плавными, покойными, ровными, а лицо было ясным и радостным. Так выглядят люди, живущие в гармонии с собой, с окружающим миром и с Богом.

Маша провела подругу в дом для гостей, вскоре на столе появился чай, фрукты, выпечка, мёд… Есть Асе после долгого пути поездом, а затем по ухабистым дорогам в коляске, не хотелось, но всё же она попробовала по чуть-чуть всего, чтобы не обижать заботливой хозяйки. Оставшись наедине, Ася рассказала подруге причину своего столь внезапного приезда. Маша выслушала, не перебивая, потом сказала негромко:

– Я не могу давать тебе советов. Здесь ты можешь оставаться столько, сколько сочтёшь нужным. Исповедуешься, причастишься… Может, решение и само собой явится. Но одно скажу: нехорошо это – родных своих людей держать в неведении и заставлять волноваться. Напиши им, что отправилась навестить меня, что поживёшь здесь некоторое время, что хочешь привести мысли и душу в порядок и просишь до времени не тревожить тебя. Разве ж они не поймут и станут мешать тебе? Право, милая Ася, это ребячество. Это роман…

Ася, сидевшая на кровати, откинулась на высоко поднятые подушки и задумалась.

– Должно быть, ты права, – согласилась она, наконец. – Я погорячилась и вела себя глупо. Но уехать открыто я не смогла бы, понимаешь? Я бы не смогла сказать ему всего вслух, уйти так, чтобы он смотрел мне вслед, да и не устояла бы против отговоров… А мне нужно было уехать, Маша. Именно теперь и именно сюда. Знаешь, я сомневалась, что у меня хватит сил на это путешествие. Там, в Москве, бывали дни, когда мне тяжело было даже подняться, сделать несколько шагов. И всё же я решилась на такую безумную затею, полагаясь всецело только на Бога… Если Ему будет угодно, так доберусь. И добралась! На поезде, в коляске по нашим ужасным дорогам, пешком… Я и думать не могла, что такое мне ещё под силу. Доктор Жигамонт крайне удивился бы! Но, вот, я здесь. И, хотя я очень устала, но мне не стало хуже, а, значит, Богу было угодно такое моё сумасбродство. И, если я оказалась на него способна, значит, я ещё жива… Но теперь ты права. Они не поедут за мной против моей воли… Я напишу им, успокою. Придёт Василь Васильич – я с ним письмо и передам…

– Вот, это правильно, – кивнула Маша. – А помирать ты, сестричка, не спеши. У нас здесь воздух целебный. Глядишь, и тебя он на ноги поставит. Кстати, ты вспомнила доктора… Как он?

– Всё так же. Этакий Дон Кихот… Пытается помочь всем, но на всех не хватает его одного, и это его огорчает. В прошлый год я тоже помогала ему, чем могла. У нас был комитет помощи детям трущоб. Правда, толку от него вышло мало, как от большинства комитетов, но кому-то мы всё-таки помогли… И, мне кажется, Маша, что если хоть одну жизнь, одну душу мы спасли, то все наши труды были не напрасны.

Маша сидела за столом, помешивая ложечкой в чае. Чёрное монашеское облачение, кажется, добавляло ей несколько лет, делало старше. А, может быть, просто вечерний, неяркий свет от чадящий в углу лампады и свечей ложился так.

– А сродники мои как живут? – спросила она.

– Так ведь я писала тебе. Недавно у Володи была новая премьера… А от Роди мы известий не имели давно. Он даже Володе и матери пишет крайне редко.

– Никак не найдёт он места себе, – покачала головой Маша. – Несколько монастырей сменил, теперь, вот, взял благословение идти по России и собирать деньги на храм… Где-то он ходит теперь… – лёгкая тень скользнула по её лицу. – Однако, сестричка, час уже поздний. Тебе выспаться надо, да и мне ещё до свету к заутрене подниматься.

– Я тоже к заутрене встану.

– Только не нынче. Нынче тебе отдохнуть следует. К обедне разбужу тебя. А после познакомлю с сёстрами, с матушкой-настоятельницей. К исповеди приготовишься, причастию… Завтра, всё завтра. А теперь отдыхать. Тебе помочь раздеться?

– Нет, спасибо. Я справлюсь сама. Спокойной ночи, сестрица!

– Храни тебя Господь, – отозвалась Маша, перекрестив подругу.