Елена Ситник - Уроборос плачет

– Какие глаза! Какая душа!– восхищался он.

Теодор ласково потянул меня к себе. Я не сопротивлялась и уже через мгновение была у него на руках. Уткнувшись в курчавые волосы, удивлялась: как приятно от него пахнет. С младенчества, я привыкла к зловонным запахам. Пот и прокисшее вино, все, что я могла учуять от мужчин. Уксус и дешевые духи – от женщин.

Моя мать утверждала, что родила меня в дороге, но где именно, она не помнит. Жизнь бродячего цирка такова, что сегодня ты здесь, а завтра уже там. Города и зрители меняются, лишь только наш мир, с жонглерами, клоунами, гимнастами, силачами, уродами и животными оставался неизменным. Мы жили закрытой семьей, где каждый четко знал и выполнял свои функции.

Моя мать бледная и худая женщина, с явными признаками чахотки, постоянно твердила, что мой отец знатный человек. До моего рождения она была гимнасткой. Ею восхищались, никто не мог пройти по канату, лучшее нее. Да, она действительно была очень красивой женщиной: хрупкая с миловидными чертами лица и пышными каштановыми волосами. Однажды, после выступления, к ней заглянул местный граф. Восхищенный ее талантом, долго и трепетно пел ей дифирамбы. Матушка говорила, что он хороший человек. Он предлагал ей остаться с ним, но она отказалась. Цирк, для нее был важнее, семейного счастья. Через девять месяцев родилась я. Беременность и роды подкосили здоровье. Больше, она не могла выступать. Перспективы были не радужными, цирк в ней больше не нуждался. Чтобы хоть как-то выжить занялась костюмами, бесконечно шила их и латала. Слепилась долгими ночами, под сальную свечу, пришивая очередную бусину к корсету юной актрисы. Если работы с костюмами не было, то убирала за животными. Когда-то она была любима и в почете, а теперь ее попрекали за любое бездействие. С утра до ночи, моя матушка, была занята тяжелым и кропотливым трудом. Стойко выносила все унижения и подобно святым подставляла другую щеку.

Кроткая улыбка, появлялась на ее губах, по вечерам, когда мы оставались одни. Прикрывая нашу лежанку засаленной, грязной шторкой, она словно отгораживала наш маленький мир, в котором мы были счастливы. Лаская меня, она говорила, что все изменится к лучшему. Ее вера была слепа, но тверда, она просто знала, что настанет день, когда ее малышка получит все самое лучшее. Этот день настал…

Встревоженная, она бежала к Теодору, который заигрывал со мной.

– Добрый день, граф! Я заберу девочку, нам уже пора на репетицию, – быстро и взволнованно протараторила она.

– Да, да, – не сопротивляясь, вымолвил Теодор, – у Вас замечательная дочь. Надеюсь, увидеть ее сегодня в вечернем представлении!

Заведя меня за ящики, мать шепотом стала ругать. Она боялась и в Теодоре увидела, очередного извращенца, страстно желающего ребенка.

– Мама, он добрый! – возражала я.

– Не говори с ним! С чужими не разговаривай! Только со своими! Слышишь меня?

– Вот, – я протянула ей пряник, – это он мне дал.

– Ах, дитя! Тебя так легко обмануть! Ты такая хорошенькая, я так боюсь за тебя! Я не переживу, если что-то случится, – рыдала она.

Во время выступления, в пышном фиолетовом платье, я подносила дрессировщику кусочки сахара. Я жадно оглядывала пришедших, до тех пор, пока не увидела его. Теодор помахал мне и состроил гримасу. Я была очарованна им и полюбила всем своим невинным, детским сердцем.

После выступления, мать словно опасаясь, держала меня при себе. Внезапно она вздернулась и онемела, с силой вцепившись в мою ручку. С почтенной улыбкой, Теодор, подошел к нам, раскланялся и обратился к матери:

– Милая дама и мать, столь очаровательного ребенка, могу ли я узнать ваше имя?

Матушка недоверчиво огляделась по сторонам.

– Анна, – она сделала реверанс, словно фрейлина при дворе императрицы.

– Очень приятно, Анна! – припадая холодными губами к ее руке, шептал он. – Я, Теодор.

– Граф? – широко распахнув глаза, уточняла моя мать.

– Помещик. Вот, мой дядя был графом. Жаль, недавно отбыл в мир иной.

– Соболезную.

– Перед смертью, я обещал ему разыскать одну особу. Может сударыня, вы слышали, об удивительных выступлениях девушки, с псевдонимом Джульетта?

Лицо матери искривилось и стало до ужаса безобразным, слезы хлынули из глаз.

– Что-то случилось? – ласково прикасаясь к ее плечу, уточнял мужчина.

Она присела и, вытирая грязным подолом бесконечные горючие потоки, не могла связать и двух слов. Ее тело тряслось, как осиновый лист. Костлявыми пальцами, она до боли ухватилась за меня.