Максим Городничев - Помутнение

Я взял ее сигареты, лежащие на столе, и закурил. Сигарета… так приятно вдыхать обволакивающий легкие дым, заставляющий примириться с тем, что уже существует, и нет ничего кроме догорающего уголька в темноте… Эти люди хотят уничтожить тебя… да, как печально это звучит…

Сигарета сгорела быстро, как бикфордов шнур, оставив во рту легкий привкус селитры.

– Жернова политической машины, словно челюсти акулы, с острыми зубами в несколько рядов, устроены так, что однажды, ухватив жертву, уже не отпускают ее никогда. Но ты – особенный случай, ты сумел выжить, хотя это ненадолго. Еще одно неосторожное обвинение, и несмотря на всевозможные эдикты о неприкосновенности, на твои плечи обрушится шквал страстей, при котором невозможно уцелеть… Они загонят зверя, открыв охоту, которая потрясет жестокостью весь город, каждую улицу и каждый дом.

– Как бы ни сложилось, ублюдки заплатят по счету! Это им надо гореть на костре, а не мне.

– Успокойся и прими еще таблеток. Из любой ситуации можно найти выход, сейчас главное залечь на дно.

– Да не могу я успокоиться, зная, что нахожусь в круге арены. За все надо платить, даже за муки. Любым из возможных способов. – Тело забила мелкая дрожь. Я чувствовал, что таблетки отпускают, едва начав действовать, силы на исходе, и я перестаю контролировать эмоции. Состояние прострации и оцепенения быстро сменялось яростью, но потом все снова утихало.

– Решетка обернется для тебя адом.

– Что может быть хуже проклятой жизни, она и так похожа на ад.

Она улыбнулась, слегка приоткрыв губы, и мое сердце в очередной раз будто остановилось, мгновенно приводя в чувство.

– Послушай, старику нужно отлежаться где-то денек. У приятеля есть мельница за городом, но до туда далековато…

– Только до вечера, тебе здесь опасно оставаться, – прошептала она над самым ухом, позволяя уловить запах своего прекрасного тела, – периодически меня навещает кардинал, которому о твоем присутствии знать крайне нежелательно.

Я улыбнулся, ангел улыбнулся в ответ.

– У меня есть для тебя подарок. Эта вещь переходила в моей семье от поколения к поколению, возьми ее, – она сняла с шеи небольшой резной крестик черного дерева и, повесив мне на шею, нацарапала на нем булавкой: «от всех бед». – Он поможет ДОЙТИ ДО КОНЦА…

«И услышал я из храма громкий голос, говорящий семи

Ангелам: идите и вылейте семь чаш гнева Божия на землю. И

видел я выходящих из уст дракона и из уст зверя и из уст лже-

пророка трех духов нечистых, подобных жабам: это – бесов-

ские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли

всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий

день Бога Вседержителя. И он собрал их на место, называемое

Армагеддон».

Я сделал, как и обещал. Когда стемнело, отправился в место, где должны кое-что знать. Единственное, что меня волновало – инквизиторы наступают на пятки и дышат в затылок. Состояние значительно улучшилось, благодаря Маре, но произошедшее гулким эхом еще вибрировало в голове, будто брошенная в пустой колодец монета.

Чтобы заглушить боль, заскочил в самую занюханную дыру в городе. Кабак идеально подходил для желающих утолить жажду, пропустив пару стаканчиков спиртного. Я часто бывал в этой дыре. Многие считали, что среди местных отбросов мне самое место. Пыль перед дверью исполосована мочой.

При моем появлении кто-то из дальнего угла бара кинулся прочь к черному выходу, споткнулся, упал, но не встал, а затаился в темноте.

Я выбрал столик, у которого танцевала стриптиз женщина в парике безвкусно-соломенного цвета. Дочь порока, боясь, что ее узнают, тем не менее, старалась продаться как можно большему количеству посетителей. Она извивалась передо мной пышными формами, не подозревая, что ни в какое сравнение не идет с женщинами, имевшими на меня виды. Я заказал сотню виски – Джонни Уокер Блю Лейбл. Обожаю этот неповторимый вкус, он просто великолепен.

В ожидании порции жидкого огня я изучал обстановку, но все было, как и раньше. Официантки сновали вокруг с проворностью бабочек-однодневок, неся на подносах по три, а то и по четыре заказа. За раздвижной ширмой едва уловимым шепотом переругивались проститутки – они были близко, однако почти ничего из их брани нельзя было разобрать, и приглушенные звуки нескольких голосов, накладываясь друг на друга, сливались в тихий успокаивающий шелест, будто над головой шумели едва касаемые ветром листья.