Екатерина Мазо - Развод

–Катя, ты почему не играешь на рояле? Еще полчаса осталось.

–Да играю я, играю…

Зоинька возникла из списков поступающих и проявилась солнцем, пробившим ее пушистые кудри на просвет входной двери. Она была совсем другой. Для нее – круглой отличницы и избалованной дочери литовских переселенцев, поступление было очередной ступенькой вверх на хрустальной лестнице ее сказочно – прекрасной жизни. Путь этой девочки с тонкой талией, роскошно развитой грудью и стройными ножками в почти игрушечных туфельках, казалось, был устлан розами. Где бы она ни появлялась, с кем бы ни заговаривала, все как в сказке становилось приятным, милым и ароматным. Казалось, Зоиньку окружал ореол цветочной сладости. «Прелестная девушка»– говорили про нее, пророча ей легкое поступление и такое же легкое счастье.

Было жарко. Москва задыхалась и плавилась в испарениях асфальта. Прохожие потели нещадно, выставив напоказ свои обмякшие за зиму, незагорелые тела. Зеленым оазисом нас приманил к себе зоопарк: сооружение, где несчастные животные тянули пожизненный срок в своих печальных клетках. Мечта о прохладе, о тени разлапистых экзотических деревьев, о блаженстве поедания мороженного возле журчащего потока с пингвинами толкнула нас внутрь.

С нами была еще одна девочка, Таня Сунцова, отличница и сильная претендентка на поступление. Волевая, близорукая девочка из подмосковного городка обладала уникальным музыкальным слухом. Все что она делала, можно было определить пудовым словом «добротно». Она всегда побеждала более одаренных и менее сосредоточенных своих конкурентов. «Пусть это не так талантливо, зато точно и профессионально», – говорили про нее. Мы трое были лучшими из поступающих. На других претендентов мы смотрели с брезгливым равнодушием прохожего, случайно наступившего на слизняка.

Иногда мы оставались ночевать друг у друга, чтобы подольше позаниматься и утром вместе поехать на очередную консультацию или экзамен. Однажды Таня осталась у меня. Мы уже ложились спать, и Таня подошла вдруг к моей маме и тихо сказала ей что-то на ухо. Мама изменилась в лице, потом кивнула и пошла в ванную. Она вернулась с тазом, полным воды, поставила его перед балконной дверью и проверила все замки на окнах.

–Понимаешь, я могу ночью встать и выйти на балкон, – сказала мне Таня. – Это не опасно ни для кого. Я никому ничего не сделаю. Только вот сама я могу упасть, если вдруг перелезу через поручни. Ты ведь не боишься?

А чего тут бояться? Грохнется она с двенадцатого этажа – подумаешь дело. У меня внутри все похолодело от страха. В ту ночь я не спала совсем. Задремывала и от любого шороха открывала глаза и пялилась в сторону Таниной кровати. Сердце билось у меня где-то в горле, а утро все не наступало и не наступало. Таня не встала в ту ночь. Она даже не переменила позы, а спала, как заснула вечером, выпростав ногу из-под одеяла и обняв подушку двумя руками. Потом мне уже больше не хотелось приглашать ее ночевать.

Уже почти месяц наш тройственный союз держал абсолютное лидерство среди целой толпы лучших из лучших, осмелившихся мечтать о Гнессинке. Наш «треугольник» еще не начал трещать по швам, И дружба перекатывалась, как пушистый теплый шарик, из одних нежных рук в другие, а из других в третьи. Но, вероятно, в самой природе вещей заложена парность, которая всегда вытеснит третьего и оставит только двоих для продолжения любого процесса. Мы уже начинали чувствовать, что это случится и с нами. Кто будет принесен в жертву, было еще не ясно, и все время что-то перевешивало то в одну, то в другую, то в третью сторону.

Мы втроем тащились по раскаленным дорожкам зоопарка. Теплая газированная вода только усиливала жажду. Разъезжаться по домам совсем не хотелось. Возле клетки с верблюдом, где Таня отважно предложила чудовищу кусок булки, мы с Зоинькой вдруг пересеклись взглядами.

–Бежим? – предложила одна шепотом.

–Бежим! – ответила вторая.

Таня ничего не замечала и продолжала увещевать верблюда своим колоратурным сопрано. Мы с Зоинькой осторожно отступили в тень дохленьких деревьев, потом проскользнули между смердящими вольерами и быстро продвинулись в сторону выхода. Уже издалека мы видели Таню, которая растерянно смотрела по сторонам. В эту секунду совместно совершенное преступление связало нас навсегда.

Очень сложно притворяться, когда любишь другую, другого, другое. Когда душит желание отделиться, отвязаться, отпустить нелюбимые руки, разбежаться в разные стороны и не встречаться больше никогда. Конечно, это было предательством. Но разве нет предательства в любой страсти, в любой привязности, в любом соединении? Ведь в этот момент обязательно причиняешь кому-то боль, отнимаешь у одного в пользу другого. Причем отнимаешь с кровожадным удовольствием. Иначе и быть н6е может. Кто не согласен со мной, пусть покопается на заброшенных свалках своей души. Там он найдет истлевшие останки своих замученных нелюбовью жертв.