Екатерина Мазо - Развод

Наша дружба началась еще в Москве, во время поступления в музыкальное училище. Оно должно было принести мне избавление от ненавистной школы с сильным наклоном в математику, где цифры слипались у меня перед глазами в отвратительное кишащее месиво, как в дурном сне. Мне светили три двойки в году по основным предметам. Математика, Физика, Химия.

Помню мои истерзанные скукой тетради с измятыми посеревшими уголками. На первой странице были задачки, списанные у тощего мальчика с хроническим гайморитом и выдающимися математическими способностями. На следующих – квадратились обрывки стихов, приходивших мне в голову. Зачерченные скукой почти дочерна листы и далее – километры белого неоплодотворенного бумажного пространства. Оно переходило из белизны тетради в сереющий снежный пейзаж за школьными окнами, а потом обратно в тетрадь. Это было бесконечно и окончательно, как моя тоска.

На переменах я всегда брала с собой свою сумку и никогда не выпускала ее из рук. В ней была моя тайна, – конверты с письмами, полными признаний мне в любви и страстными пассажами о моих талантах красоте и достоинствах души. Я писала их себе сама, запечатывала в конверты, наклеивала марки и опускала в почтовый ящик. Потом надо было ждать. Через неделю – две приходило письмо со штемпелем почты, уже слегка поистрепавшееся в дороге и приобретшее некоторые очертания реальности.

«Дорогая Катя! – говорилось в таком письме. – Дорогая Катя! Ты даже не можешь себе представить, как я скучаю по тебе и как я жду твоих писем. Когда я вспоминаю время, проведенное с тобой, на ум мне приходят только самые замечательные вещи. Я люблю тебя всем сердцем. Я думаю о том, какая ты красивая, умная, талантливая, нежная и прекрасная, и душа моя переполняется счастьем. Однажды твои одноклассники и даже учителя тоже увидят это и удивятся, как можно было не замечать тебя и не благодарить судьбу каждую секунду за то, что ты была с ними рядом. Я желаю тебе от всей души испытать много радости в жизни, встретить настоящую любовь и сделать что-нибудь очень значительное, может даже великое. Люблю тебя. Обнимаю, твоя Катя».

Да, я была тогда беспросветно одинока. Спасение пришло. когда я уже в буквальном смысле стояла на краю. Было это так: после урока математики, наполнившего мою душу привычной дозой отвращения, я решила, что мне пора. Оставалось еще три урока, но я уже взяла с вешалки свое дохленькое пальто на ватине и вышла из школы. Никто не обратил на меня внимания. Отчаянье разрывало мне душу. Я побежала в сторону Москвы-реки. У берега, где институт Атомной Энергии имени Курчатова, сбрасывал в воду теплые радиоактивные отходы, лед подтаял, и там зияла черная полынья. Моржи пристроили к ней мостик, чтобы проводить сеансы закаливания. Это было не совсем честно, – ведь вода там была градусов на семь теплее. Хотя повышенный уровень радиации вполне компенсировал этот недостаток. Вся остальная река была во льду, на котором вдалеке сидели неподвижные, вмерзшие в свои валенки, рыболовы.

Я подошла к самому краю полыньи и посмотрела в воду. Рядом с белым снегом вода казалась особенно черной. Надо было всего лишь сделать один единственный шаг, и все было бы кончено. Было тихо и безветренно. Вдалеке позвякивали трамваи. По небу ко мне приближалась медленно и плавно большая черная птица. Жалость к себе стиснула мне сердце.

–Прощай, о птица! – хотела я крикнуть ей. Но птица оказалась проворнее.

Отвратительное банальное «Кар» проткнуло мне слух. Потом еще и еще раз. Птица почти полоснула меня своим ледяным черным крылом. Наверное, ее привлекла металлическая пуговица на моем пальто из синтетической ткани в безобразную клеточку. Была уже середина зимы, и я мерзла нещадно, проклиная ватин и оторочку воротника из искусственного Чебурашки. Ворона своим карканьем сбила весь пафос. Я отскочила от полыньи. Топиться в проруби расхотелось совсем.

–Спасибо, птица, – крикнула я ей.– Я все поняла.

Так мое спасение пришло ко мне в обличие вороны. Совсем скоро родители заговорили о том, что «у девочки способности к музыке». Надо бы ей в Гнессинку что ли. В тот ужасный год весна все-таки наступила, хоть мне в это уже не верилось. Я смотрела в окно на огромные обломки льда, которые плыли по реке. Они наталкивались друг на друга и поднимались над водой, как ледяные крыши, а иногда вдруг выстраивались в ровный ряд. Однажды на одной такой льдине оказалось собака, и какой-то человек полез ее спасать. Он перепрыгивал с одного ледяного обломка на другой. Лед шатался под ним, и ледяные брызги вырывались наверх фонтаном. Собака боялась подойти к краю и только жалобно тявкала, пока спаситель ни схватил ее на руки и не выбросил на берег. Собака весело отряхнулась и побежала себе прочь, даже спасибо не сказала. А человек пошел своей дорогой. Я все это сама видела из нашего окна.