Андрей Валентинов - Дезертир

— Думаю, горевать вы не будете, — добавил я, когда мы отсмеялись. — Шалье был двойным агентом. Похоже, деньги он получал не только в вашем Комитете.

Об этом я начал догадываться еще в дороге, когда изучил удостоверение. Лишняя, агенту его ранга не полагающаяся, подпись, конечно, могла быть случайностью. Но появление Бархатной Маски поставило все на свои места.

— И еще одна мелочь, — заметил я самым наглым тоном. — По поводу денег. Мне их, кажется, обещали. Во всяком случае, жалованье национального агента я отработал честно.

Вадье кивнул чернявому, и тот протянул мне тяжелый сверток. Я взял каиново золото не колеблясь. Мне оно ни к чему, но если Юлию удастся выручить…

— Не забудьте про индейку, — услыхал я уже в дверях. — Приятно, знаете, побеседовать с умным человеком…

Я шел по улице — широкой красивой улице Сент-Оноре. Шел страшной дорогой, не имевшей конца. Консьержери, Сент-Оноре, площадь Революции, Вечность… В этот час улица уже опустела — сестры и братья мадам Вязальщицы разошлись по домам, обсуждая очередную «связку». Город Смерти, самое место для такого, как я. Я тоже не жалел пота на ее кровавой ниве. Маркиз де Руаньяк не щадил врагов. «Белые» убивали «синих», «синие» убивали «белых» — страшное колесо катилось дальше. До тех пор, пока в яркий солнечный день я не понял, что надо уйти…

Привратник приоткрыл дверь, но пускать меня не собирался. В этом доме не любили посторонних. Впрочем, маркиз де'Руаньяк не был тут посторонним. Дом Дюпле — адрес, стоявший последним в моем списке. Я не стал ждать, пока плечистый парень достанет пистолет, оттягивавший карман ливреи, и попросил позвать гражданку Элизабет Дюпле.

— Вы? — Бархатная Маска растерянно улыбнулась. — Но… Мы же не договаривались!..

— Обстоятельства, мадемуазель, — улыбнулся я. — Доложите обо мне.

Сейчас на ней не было ни маски, ни роскошного наряда. Скромное серое платье, белоснежный чепец, передник. Такой и должна быть девушка из народа. Скромная девушка, достойная невеста Вождя Революции гражданина Максимилиана Робеспьера. Сам зеленолицый тоже присутствовал здесь — в виде мраморного бюста, презрительно щурившегося на незваного гостя.

Я поглядел на каменную личину и, не удержавшись,подмигнул.

Второй этаж, широкая прихожая, и вновь гражданин Робеспьер — на этот раз в виде портрета. Над Неподкупным витала богиня Свободы с колосьями в руке, а под ногами корчился презренный Деспотизм в виде огромного рака. Вождь попирал рака желтым башмаком и пучил глаза.

— Сейчас доложу, — Элизабет мельком взглянула на огромные настенные часы. — Он, правда, работает. Завтра большая речь в Якобинском клубе…

Я развел руками, заранее сожалея о своей бесцеремонности. Мадемуазель Дюпле вздохнула и направилась к высокой белой двери, над которой висела ветка лавра. Вероятно, в этом доме любили остро приправленный суп. Вернувшись через минуту, она взяла из моих рук плащ, внимательно оглядела камзол, стряхнув невидимые пылинки, и одобрительно кивнула:

— Хорошо… Он не любит неопрятности. Имейте в виду, в кабинете только один стул — для него.

Я даже не улыбнулся. В этом доме не шутили. Здесь священнодействовали.

Несколько мгновений я постоял под лавром, затем усмехнулся, спрятал ненужные очки и толкнул дверь…

— Вы не находите, маркиз, что есть нечто страшное в священной любви к Отечеству?

Он стоял у огромного стола — маленький, в оливковом камзоле и кремовых кюлотах. Пышный белый галстук почти закрывал подбородок. Недвижное желто-зеленое лицо под густо напудренными волосами напоминало восковую маску.

Я не глядел на него. Мой взгляд не отрывался от окон — высоких, чисто вымытых. Там, за ними, была улица Сент-Оноре — дорога в Вечность…

— Ради Отечества мы готовы на все. На все, понимаете? Думаю, вы должны меня понять…

— Репетируете завтрашнюю речь, господин де Робеспьер? — хмыкнул я. Притворяться не было нужды. Он узнал меня, я — его.

Напудренная голова слегка дрогнула.

— Нет… С тех пор, как мне доложили, кто вы на самом деле, я постоянно думаю о любви к Отечеству. Здесь нет парадокса. Вы — один из самых страшных врагов Республики, маркиз. Но вы любите Отечество. Да, в этом есть что-то страшное…

— Разрешите присесть, — самым прозаическим тоном заметил я. — Не люблю говорить стоя.

Узкие плечи слегка дрогнули. Вождь Революции небрежным движением кивнул на стул — действительно, единственный в этом огромном кабинете.