Андрей Валентинов - Дезертир

— Ну и что?

Внезапно мне стало весело.

— Именно это и спросит у вас гражданин Вадье. Предатели ищут предателя — не забыли, надеюсь? Признаться, пришлось померзнуть, прежде чем я встретил мадемуазель Дюпле у дома Леметра. Кстати, из нее может получиться очень хороший агент. Ваша невеста не виновата, что вместо Шалье ей пришлось общаться со мной. Итак, этот листок… Думаю, почерк вашей невесты достаточно известен в Комитете общественной безопасности…

Он молчал, и я внезапно понял — зеленолицый что-то задумал. Он боится Вадье. Но ворон ворону глаз не выклюет. Мало ли что можно предложить Великому Инквизитору?

— Но этот листок не один, господин де Робеспьер! Его я с удовольствием оставляю вам. Есть еще два. Если мы не договоримся, один передадут Вадье, а второй…

Я специально затянул паузу. Бледные губы дрогнули.

— Дантону?

Ему было смешно. Титан слишком велик, чтобы копаться в этой мерзости.

— Нет! Эберу. Вы его почти уже загнали на эшафот, так что терять «Отцу Дюшену» нечего. Думаю, он тут же напечатает все это в газете, а заодно сообщит Шометту.

Я никому ничего не передавал. Оба листка лежали в кармане, но я не особо рисковал. Зеленая Рожа — слишком прожженный игрок, чтобы допустить такое.

Зеленоватые веки дрогнули. На какой-то миг исчезла маска, и на меня глянули горящие бешенством глаза.

— Вы не только убийца, маркиз де Руаньяк! Вы еще и мелкий шантажист!

— Поистине есть что-то страшное в священной любви к Отечеству, — согласился я. — По крайней мере, это честнее, чем посылать собственных солдат на смерть ради победы над Эбером. Увы, боюсь, добродетель под галльским небом восторжествует еще не скоро.

Мы смотрели друг на друга, понимая, что вопрос решен. Лицо вновь стало маской. Наконец узкие плечи дернулись.

— Кого вы отдадите Вадье? Барера или Эро де Сешеля?

Этот человек умел считать. Зеленый король получил шах, и теперь надо жертвовать фигуру.

— Скоро узнаете, — пообещал я, чувствуя омерзение. Леметр и Поммеле приговорили Сешеля к смерти, но для них он — предатель и негодяй. Этот же смотрит на человека, как на деревяшку, которую подставляют под вражеского ферзя.

— Хорошо. Чего вы хотите?

— Всего лишь ваш автограф, — улыбнулся я. — На память…

— Давайте бумаги.

Он подошел к невысокой конторке и долго разглядывал бланки. Внезапно я почувствовал беспокойство. Приказы номерные, четыре цифры ничего не стоит запомнить…

Маленькая холеная рука небрежно взялась за перо.

— Кого вы думаете освободить? Отвечать я не собирался, но понял — скрывать не имеет смысла. Он все равно узнает.

— Андриену де Ноайль маркизу де Ла Файет…

Это все, что я мог сделать для Жильбера. Для моего друга, приговоренного к смерти и «белыми», и «синими», брошенного в каземат австрийской крепости, преданного и обреченного.

Рука, державшая перо, остановилась.

— Этого не могу даже я. Освободить маркизу Ла Файет не может даже Конвент. Это все равно что освободить Марию-Антуанетту. Ла Файет — враг номер один. Мне жаль эту женщину, но…

Он говорил правду. В его силах сотворить любое зло — но не добро. Добро в Дантовом аду не может творить даже Сатана.

Я молчал, чувствуя непреодолимое искушение — повернуться, уйти — и бросить эту напудренную зеленолицую куклу под нож гильотины. Когда этого карлика повезут мимо чисто вымытых окон дома Дюпле, ему тоже никто не сможет помочь. Ни его проклятый Конвент, ни даже Господь Бог…

Кажется, он понял. На миг я заметил в его взгляде что-то человеческое.

— Могу пообещать только одно — маркиза де Ла Файет не погибнет. И дело не в ваших угрозах, маркиз. Она — гражданка США, за нее просит Джордж Вашингтон. Америка — наш единственный союзник в мире. Я договорился с Вадье — мы постараемся не отдавать ее Тенвилю…

Я вспомнил высокого сутуловатого человека в старом полковничьем мундире. Президент Вашингтон не бросил друзей в беде…

— Хорошо, — вздохнул я. — Как только мадам Андриена будет отдана под Трибунал, наше соглашение теряет силу. Вы умрете вместе…

Зеленоватый воск на миг ожил. Глаза яростно сверкнули.

— Я презираю ваши угрозы, господин маркиз! Если я иду на уступки, то не ради жизни, а ради Франции! Я нужен моей стране. То, что делается, — делается ради Отечества!

Кажется, он и сам верил этому. По крайней мере, сейчас. Спорить я не стал — к чему?

— Подпишите приказ на освобождение гражданки Юлии Тома…

Перо скользнуло по бумаге. Зеленолицый склонил голову, перечитывая написанное.