Александр Черенов: ЗАГОВОР ПРОТИВ ЗАГОВОРА: ГКЧП-3. КНИГА ПЕРВАЯ

Таковым его и увидело ближайшее окружение Горбачёва, которое на этот раз оказалось заодно с народом: подобно ему, оно также было не в курсе. И хотя Горбачёв согласовывал «исторический документ» только с первыми руководителями девяти республик, изъявивших желание «подумать насчёт обновленного Союза», ничто тайное не могло не стать явным. «По определению». Не имело шансов – в условиях «течи» и «бдящего ока товарищей».

Поэтому в тот же день, семнадцатого июня, когда десятка «тайной вечери» довольно потирала ладони в связи с почти обтяпанным дельцем, люди Крючкова доложили Председателю КГБ о том, что рандеву состоялось. Вниманию руководителя органов госбезопасности были предложены даже фрагменты «выступлений участников», из которых нетрудно было сделать вывод о том, что «лёд тронулся, господа присяжные заседатели». И «тронулся» он совсем не в ту сторону, которая грезилась соратникам Генсека-президента.

Владимир Александрович не стал играть в лорда-хранителя печати – и тут же поставил в известность министра обороны Маршала Советского Союза Язова и министра внутренних дел генерал-полковника Пуго. Все трое возмутились замыслами «перестройщиков» – как по отдельности, так и «на троих». Возмущения оказалось так много, что его с лихвой хватило и на других товарищей, разделявших их взгляды: всех остальных членов созданного впрок мартовского ГКЧП.

На этот раз Михаил Сергеевич не счёл возможным «оказаться не в курсе». Тем более что в курс его ввели «доброжелатели со всех сторон». Он имел продолжительные (за счёт личных монологов) и очень непростые (за счёт «железобетонных» возражений оппонентов) – беседы тет-а-тет со всеми соратниками-оппозиционерами. Стороны не убедили друг друга – зато убедились друг в друге. Михаил Сергеевич окончательно понял, что другая сторона дрейфует в сторону – и эта сторона находится в стороне от него. В этом же самом – теперь уже применительно к себе – убедилась и другая сторона. Как следствие, обе стороны не пришли к пониманию сообща – зато пришли к пониманию по отдельности. Отныне каждая решила «идти другим путём» – врозь, и добиваться намеченных целей своими методами…

…Михаил Сергеевич повязал галстук, затянул узел потуже – и, поморщившись, нерешительным движением «отыграл назад». В конце концов, за утренним чаем с женой можно было встретиться и не при полном параде. Встречался же он «без галстука» с «другом Джорджем» и «другом Гельмутом» – и ничего! Да и что тут такого: не в пижаме же он выйдет к столу!

Насчёт пижамы – не для красного словца: Раиса Максимовна терпеть не могла «нарушения формы одежды» даже при встречах наедине. Неблагородное происхождение и скромный рост по службе – всего лишь от библиотекаря до доцента сельхозинститута в Ставрополе – не помешали формированию в этой женщине тяги к распорядку и респектабельности.

(Впоследствии эта тяга дополнилась ещё и тягой к роскоши). Респектабельность экс-библиотекаря оказалась специфического характера: высокие посты мужа ещё больше утяжелили и без того тяжёлый характер Раисы Максимовны. Уже к финишу ставропольского периода карьеры Михаила Сергеевича это была властная женщина из тех, о которых народе говорят: «тяжёлый человек». Как и полагается «тяжёлому человеку», она с лёгкостью меняла прислугу и поваров, вызывая непритворное удивление даже у подкаблучно-беспрекословного супруга.

Но главной жертвой требовательности жены стал, естественно, сам Михаил Сергеевич. Он носил то, что она велела, ходил так, как она велела, говорил так, как она велела – и даже улыбался так, как она велела. Михаил Сергеевич был человеком Раисы Максимовны. Не только в значении «мой человек» или «наш человек»: он был продуктом «индивидуального творчества» супруги. Тем, что она из него сделала. Контрастируя с американским «selfmademan» («человек, сделавший себя сам»), Горбачёв в точности соответствовал определению «bywifemademan»: «человек, которого сделала жена»…

Михаил Сергеевич поприветствовал супругу с добрым утром, поцеловал в щёку – иногда это дозволялось – и с тяжким вздохом сел за стол. Раиса Максимовна не стала, подобно среднестатистическим жёнам, молча коситься на него: «не такого воспитания» она была.

– Ты когда встречаешься с ними?

Горбачёв нахмурился.

– В десять. Я хотел в два… ну, ты понимаешь: чтобы побыстрее избавиться от них, сославшись на послеобеденные дела… но они настояли на десяти…