Евгений Марков - Имперская сказка

– Мама!

Мы бросились к императрице и поцеловали ее в щечки. Я сделал это несколько неловко, Мария Федоровна с улыбкой посмотрела на меня. «Ники какой ты у меня увалень» говорила улыбка.

– Ну как началась учеба?

– Ники стал хуже писать, Руссель им недоволен.

Сразу наябедничал Джорджи.

– Неправда, я по-прежнему пишу четко и красиво. Но я не обязан писать, как учительница. Как госпожа Олленгрэн.

Мама рассмеялась. Господи, а ведь мы говорим на французском. Я даже не заметил, как естественно перешел на другой язык. Хорошо хоть с языками у меня нет проблем. В семье императора дети между собой и с отцом говорят на русском, но с мамой и дети и сам император переходят на французский.

– Как спалось?

– Хорошо, а Ники проспал завтрак, и Данилович лишил его сладкого!

– Джорджи хватит ябедничать.

Мама с доброй улыбкой потрепала младшего сынишку по вихрам. А Георгий мамин любимчик, ревность из памяти Ники подтвердила эту промелькнувшую мысль.

– Угощайтесь.

Мария Федоровна указала на коробку с шоколадом, лежащую на столе. Ой как же вкусно и сам шоколад, и фруктовая начинка, а готовят в это время вкуснее чем в 21 веке. Хотя конечно там английская королева меня не угощала.

– Ну не буду вас задерживать. Какой следующий урок?

– Английский, – опередил меня Джорджи.

Теперь надо взять тетрадь и быстрее в классную. Хватит опаздывать, довольно выговоров на сегодня. На этот раз я опередил и Георгия, и учителя. Через пару минут в комнату вошел Карл Осипович Хис. Даже не будучи знаком с ним, и просто увидев его на улице, я бы сказал «англичанин». С седыми бакенбардами и неожиданно внимательным и цепким взглядом он выглядит старше своих 55 лет.

– Итак, ваши высочества продолжим наши занятия.

Я наслаждался, понимая каждое слово и свободно говоря на английском как на родном. Андрей не имел способностей к языкам и всегда мечтал вот так свободно говорить, понимать и думать на чужом языке. Мы обменивались впечатлениями о лете. Карл Осипович рассказывал о своей августовской поездке на родину. Как же он красиво говорит, как диктор, или профессор в фильме «Моя прекрасная леди».

– Николай Александрович прочитайте пожалуйста вслух этот отрывок.

Он дал мне книгу" Лорна Дун».

– Вот эти две страницы, пожалуйста.

С удовольствием и выражением читаю, но к середине второй страницы меня неожиданно останавливает реплика.

– Николай Александрович, откуда у вас русский акцент?

Боже мой, опять влип, ведь настоящий Николай Второй говорил на английском языке лучше, чем на русском, говорил с аристократическим оксфордским акцентом!

– Карл Осипович, видимо за время вашего отпуска я много общался на русском или на английском, с теми людьми, что говорят с русским акцентом. Вот я и перенял кое-что, но мне кажется, что это не катастрофа, или мой английский стал очень плох?

– Нет ваш язык по-прежнему хорош, акцент едва уловим, возможно, вы правы.

Хис смотрел холодно и внимательно, черт как Штирлиц, или Мюллер, или Путин. Дальше урок шел без приключений. Мы писали под диктовку, читали вслух, пересказывали прочитанное своими словами. Но прежнего удовольствия от учебы уже не было, хотя Хис безусловно блестящий преподаватель и учебный материал умеет подать интересно, даже нудную грамматику.

К концу урока я по-настоящему устал. Учиться в классе, где всего два ученика – это действительно тяжелая работа. И как можно не усвоить в таком режиме работы изучаемый предмет?

Наконец перерыв.

– Ники, побежали!

– Извини Джорджи, я устал, хочу немного посидеть отдохнуть.

Маленький Георгий куда-то умчался. Пусть такое мое поведение и вызовет еще большие подозрения, но нет сил. Хочу хоть четверть часа побыть один.

В кабинете я достал никин дневник и записал – «сегодня седьмое сентября тысяча восемьсот восемьдесят первого года у меня и Георгия начались осенние учебные занятия в Гатчине».

Да, а почерк действительно изменился. Вроде эта и предыдущая запись сделаны одним человеком, но видны и явные изменения, буквы чуть больше, рука чуть увереннее. Казалось бы, изменения почти незаметны, а общее впечатление что прилежная ученица, или училка превратилась в директора школы. А когда сделана предыдущая запись, так 6 го сентября. Я вырвал последние листы за август и сентябрь, изорвал их на мелкие клочки и выбросил в корзину. Благо Ники писал в августе мало и пришлось вырвать всего пару листов.

Итак, что делать? Попробовать выработать старый вариант почерка? На это надо время, и кто-то обязательно заметит мои старания, во-вторых, будет противоречить версии рассказанной Русселю. Так, вести дневник я заканчиваю, хотя это тоже подозрительно. Всего за два часа я изменил почерк и акцент, перестал вести дневник, и отказался бегать с Джорджи на перемене, что как подсказала вторая память было тоже необычно. А сколько таких промахов я еще сделаю!