Айдас Сабаляускас - Три дня из жизни Филиппа Араба, императора Рима. Продолжение дня первого. Прошлое

Филипп словно принял на грудь духовную скрепу, а потом и все остальные радости мира. Внутри его черепной коробки вспыхнуло: «Я – государь всея Рима! Я не просто императорствовать – я державничать буду! Рачительно хозяйничать, ибо не временщик, а пришёл сюда всерьёз и налолго!»

Множество иных мыслей внезапно пробежалось по извилинам мужчины, но после уже обдуманной ключевой ни одну Филипп не успел ухватить за хвост, ибо все они быстро сбились в бесформенную кучу. Вздулись и взбурлили, как море во время бури, однако затем… из кипящей смолистой жидкости медленно выползло два потока: один поток – о любви и романтике (в дымке проплыл неясный образ юной весталки), второй – об абсолютной власти, кайфово развращающей абсолютно.

Про власть он подумал всего пару-тройку секунд, без деталей, а вот весталка в его сознании задержалась не на одну минуту. Филипп представил, как будто выговаривает ей за какую-то провинность, поучает, поглаживая при этом обнажённое девичье брюшко (кожа – чистый китайский шёлк из прямой, без посредников, дальневосточной поставки от зарубежного производителя-монополиста!):

– Ах, какая ты красавица! Пальчики оближешь! Жемчужина в раковине! Самый крупный бриллиант Рима! Как же ты можешь так думать? Как же ты можешь хотеть высказать мне такое? Как?! Впрочем, м-да, ты ещё ни звука при мне не издала. Мы не успели даже словом перемолвиться, ибо ещё ни разу не видели друг друга. Но… как же так можно себя вести пред своим властелином? Ты вся такая зажатая, а надо идти по жизни, дыша полной грудью. Если бы ты позволила, я бы сейчас каждую трещинку и жиринку на твоём пузике исцеловал! Каждую крапинку, каждую родинку и каждый прыщик! Даже большую бородавку чмокнул бы! И пупок не забыл бы! А потом бы и ниже опустился!

(Кажется, монахиня, в чьих хрустальных глазах на мгновение появилось мерцание , даже в фантазиях их владельца не позволила и самую малость, не говоря уж о том, чтобы ниже ).

– Однако, что за незадача! Я в курсе, что ты, негодная, жаждешь от меня спрятаться! Как смеешь иметь такие желания? Живо покажи своё лицо! Как мне увидеть твой лучезарный лик? – прозревая внутри себя вместо черт девичьего образа лишь мутное пятно, словно простонал владыка Рима. – Скинь своё белое покрывало! Это всего лишь покрывало, а не паранджа и не хиджаб! Откройся, не стесняйся, отдайся !

В фантазиях Филиппа резко очертились улыбающиеся губы девушки, но мутное пятно, расплывшееся на лице выше носогубной борозды, в целом никуда не делось, лишь ненамного сократилось, скукожилось.

– Обещаю тебе небо в алмазах! – не унимался в своих фантазиях император, но, поскольку даже пятно вскоре растворилось в небытии вместе с улыбкой, он понял, что этим обещанием он завершил свой внутренний монолог-обращение к юной воображаемой весталке.

Над переносицей мужчины легла вертикальная складка, как червяк , словно в его сером веществе заиграл какой-то надтреснутый и горький мотив .

В голове императора разгулялась роза ветров, то ли расслабляя, то ли изнуряя, то ли выедая, словно жук-короед, его мозг изнутри.

*****

Вот и позади Капенские ворота Рима. Вот она, как на ладони, Аппиева дорога – та, что между Авентинским и Целийским холмами. А вот, наконец, и они, родимые! Бани, конечно же! Их восточная сторона, исполненная невыразимой притягательной силы . Центральный вход внутрь помывочного чистилища был именно отсюда: в самые недра какого-то там по счёту давно уже бессчётного чуда света. Или по крайней мере в одно из ключевых чудес Римской державы.

Всех посетителей, даже завсегдатаев, из терм загодя повыгоняли. Жёсткая силовая зачистка прошла ещё в полдень, хотя бани по замыслу их первого устроителя, императора Каракаллы, были общенародными, общественными. Так сказать, национальным достоянием. Стражи нынешнего императорского тела соблюдали правила техники его безопасности, а гражданское общество ничуть не возмутилось и даже не смутилось и не удивилось. Каждый член этого общества хотел жить долго и счастливо и рисковать своим собственным телом (и головой) в угоду всего населения города никакого резона не видел. Да и общества никакого не было, тем более гражданского.

– Со мной в термы войдут лишь двое охранников, самых верных, шустрых и сообразительных мавров! Остальным рассредоточиться в округе по всему периметру терм и стать невидимками! – сам не ведая почему, огласил сейчас император. Словно кто-то его за язык потянул или вообще вместо него потребовал от подчинённых.