Ярослав Демшин - Убить Нерона

– Эти доблестные воины, – начал Аквинт. – Не жалели своей жизни ради Рима! Так пусть Сенат не пожалеет награды для живых и памяти для мертвых!

Принцепс стоял в белоснежной тоге с широкими золотыми полосами по краям, он поднял руку в знак приветствия своим солдатам, остальные члены сената сидели под полукруглым потолком и внимательно слушали своего пожилого спикера. Старик опустил руку и, тряхнув седой головой, начал речь.

– Доблестные воины Рима! В каждом из вас есть капля крови Бога Марса! Она помогает вам ненавидеть врага и любить Империю! Мы плачем и помнит о славных сынах Рима, кто не вернулся сегодня домой! И пусть возрадуются живые!

С этими словами он подал знак Сенату, одетые в такие же белые тоги, с расшитыми золотом широкими красными полосами, те встали в знак приветствия и подняли правые руки. На площадь позади шеренги центурий уже выкатывали бочки с вином и на столы ставили пищу. Принцепс усмехнулся и весело сказал:

– А сейчас вы можете приступить к разграблению Римского форума…

И спустившись с трибуны, напрямую прошел сквозь строй солдат к бочкам с вином. Под полное молчание и солдат и сената он зачерпнул полную кружку красного вина и, обливая тогу в кровавый цвет выпил. С размаху ударив ею о бочку и разбив вдребезги он крикнул:

– Налетай! Пока не выпьете – никто не уходит!

Смех, шум, крики – всё смешалось, солдаты кинулись к бочкам, кружки переходили из рук в руки. Принцепс собственноручно зачерпывал вино для солдат и подавал полные кружки. Его тога превратилась из белоснежной в ярко-бордовую, и, в конце концов, намокла окончательно. В самом углу Сената Пизон тихо говорил на ухо своему соседу:

– Этот старик хочет стать Императором?

– Нет…

– Зачем же он развлекает войско?

– От радости…

– У него там, что, сын живой вернулся… незаконнорожденный?

– И это тоже… но еще половина от обоза отойдет ему…

– Половина?

– Да… как казначею Сената…

– А вторая половина?

– Известно… Императору…

– Старый сатир!

– Ты слышал, Пизон, этому молодому императору мало крови гладиаторов, он бросает на песок арены каких-то сектантов, поклоняющихся знаку рыбы.

– Да, я слышал про этих бедных людей, которым он не дают покоя. Но чтобы травить их и убивать безоружными… Откуда в нем столько ненависти к своим гражданам Рима?

– Он не только не любит своих граждан, но и не любит Рим, погоди, он скоро его разрушит!

– И что мы можем сделать?

– Есть только один путь…

– Ты думаешь? Но это должно созреть в умах и вырасти в сердце… за нами должна встать армия.

Пизон посмотрел на площадь, веселье продолжалось – пехотинцы пили вино и пускались в пляс вокруг бочек, Принципес, выкрикивая плебейские шутки, заливая белоснежную тогу вином, прыгал вместе с солдатами, чем приводил их в неописуемый восторг.

– Но они должны отдыхать, – сказал Пизон. – И именно так, надеюсь, сегодня все бордели будут за счет Принципеса.

– Это да, но что нам делать с Императором… – негромко спросил сосед Пизона, его звали сенатор Флавий.

– Ждать, – помолчав ответил Пизон. – Настанет момент, и мы сами его почувствуем!

Всё это время Филоник с другими центурионами пили вино поодаль, трибуну Аврелию уже успели доложить, что он, Филоник, собственным телом закрыл примпила Аквинта от копий врага, тем самым командир легиона не пострадал, и решающая битва была выиграна. К Филонику и Аквинту пришел личный секретарь трибуна и попросил их быть в его резиденции к вечеру.

Обильный ужин, танцовщицы, сладкое вино – всё это было чудесным завершением трудного похода. Аврелий хотел выслушать, каким же образом в столь юном ещё возрасте можно обладать и столь острым умом командира и смелостью тигра, бросающегося на врага. И он готов признать свою ошибку насчет Филоника, что тут же ему и продемонстрировал, обняв его как сына. Потому что Аквинт был очень ценный примпил Римской армии. И Аврелий готов сегодня исполнить одно желание Филоника. Так весело разговаривая и шутя, пришла полночь. Зажгли факелы, на веранде стало светло. Все были уже достаточно пьяны, когда Аврелий сделал знак своим танцовщицам и те вдесятером набросились на Филоника. Под общий смех быстро раздели его, взору предстало израненное тело, на груди было два круглых свежих шрама. Все на время отпрянули, но Аврелий резко крикнул на них и они перенесли его на диван и перевязали ремнями, закрепив руки за головой. Филоник был голый и полон возмущения, он начал ерзать, но даже его мощное тело крепко держали кожаные ремни, они были жесткие и крепкие.