Валерий Большаков - Новый путь

— Домашнее, с Кубани. Пахне-ет… Дэнчик, сдвинь на себя. Дэн!

— А?..

Модная Ирма Вайткуте и хрупкая Тимоша застилали доски пожелтевшими, выгоревшими на солнце газетами:

— А она ему и говорит: «Не ходи за мной!». А он ей: «Ты мне очень нравишься!»

— А она?

Рита «припахала» высокого, лощеного Женьку Зенкова и плотного, налитого здоровьем Дюху Жукова — румянец во всю пухлую щеку. Друзья, смахивая на Тарапуньку со Штепселем, подтаскивали всё, на чем сидят — единственный стул, разношерстные табуретки и ящики:

— Андрэ, не пыхти как паровоз, тут нет рельсов.

— Точка — и ша! Э, э! Чурка-то зачем? На ней усидишь разве?

— А пуркуа бы и нет?

В сторонке, оккупировав облупленную лавочку у могучего куста сирени, репетировали музыканты — Светлана меланхолично перебирала струны черной лакированной гитары, время от времени давя улыбку, а Изя Динавицер настраивал скрипку, отрешась от земного.

— Изя, сделай лицо попроще, а то ты сейчас похож на курчавого Пьеро!

— Чё это?

В какой-то момент я будто отошел в сторонку. Вслушался в веселый гомон на некогда тихой дачке, вгляделся в радостную и бестолковую суету, где озорство вдруг перерастало в симпатию, а мимолетный взгляд надолго лишал покоя. Шесть соток, скучно разлинованных на грядки и клумбы, бурлили юной энергией, неясными, но волнующими позывами.

— Да никуда я не поеду, — вырвалось у меня. — Нужна мне ваша физматшкола… Мне и здесь хорошо!

— Куда не поедешь? — пропыхтел Дэнчик, бредя от сортирной будки напрямую, сквозь строй разросшихся вишен. Деревца стегали его гнуткими ветвями.

— Да это… так, — я неловко покрутил кистью в воздухе, — мысли вслух.

— А-а… — Корнеев сунул руки в карманы кургузого пиджачка, тут же торопливо вынул их, нервно-зябко потер ладони. — Слушай… Я чего спросить хотел…

— Нравишься ли ты Ирме? — улыбка сама запросилась на мои губы.

— Не-е! — Дэн замотал модными лохмами. — Я сам у нее спрошу. Когда-нибудь. Скоро. Ты… Ну-у… Запиши меня в этот ваш Центр! — Он торопливо уточнил: — Я не из-за Ирмы! Ну, не только из-за нее…

Подумав, я сказал:

— Давай, сразу после каникул. Соберемся всем гамузом, побалакаем.

— Ага! — обрадовался Дэнчик.

Тут из общего гвалта выделился заливистый смех Вайткуте, и голова моего визави повернулась, как флюгер.

— Лю-юди! — разнесся Ритин голос. — Садитесь жрать, пожалуйста!

— Пошли.

— Побежали!

Наперегонки с голодающими, я захватил табурет во главе самодельного стола. Эдик с таинственным видом достал бутыль темно-бордового вина, и разлил по бокалам, кружкам, стаканам да чашкам.

— Всем понемножку… — обольщающе тянул виночерпий. — По глоточку…

А доски гнулись от бесхитростной снеди!

Миски с «оливье» и селедкой под шубой соседствовали с жареной домашней колбасой. Посередке, в щербатой супнице, настаивался красно-янтарный борщ. Светилось белым и отливало розовым тонко нарезанное, дивно пахнущее сало. Еще теплые пирожки разморено выгибали гребнистые спинки.

— Так, — грея чашку в ладонях, Настя беспокойно осмотрелась. — А кто скажет тост?

— Я, — встала Рита, держа граненый стакан с вином, что просвечивало темным рубином, тая огонек в глубине.

Инна, сидевшая рядом со мной, беспокойно обернулась и положила мне руку на колено, словно боясь, что уведут ее «куклёнка».

Сулима оглядела всех, спокойно дожидаясь тишины, а когда зазвенело полнейшее безмолвие, неторопливо начала, не сводя с меня черных затягивающих глаз:

— Ровно год назад мы собрались у тебя, Миша, и с того дня все стало меняться к лучшему — и в твоей жизни, и в моей… У Светланы и Маши, у Инны… Ну, ладно, без имен! М-м… — она призадумалась. — Мы стали немного другими, потому что иным стал ты сам. Или был? — по Ритиным губам скользнула озорная улыбка. — Неисчислимая куча народу не сделает за всю свою жизнь столько, сколько тебе удалось… совершить, да, именно совершить за один этот год. И я желаю тебе расти и дальше, меняться самому и менять нас! За тебя, Мишечка!

— За тебя! — облегченно воскликнула Инна.

— За тебя! За тебя! — зашумела вся наша большая компания.

Сошлись сосуды, звеня и клацая, я чокнулся с Инной, дотянулся до Альбинки и Насти. Вино — густое, терпкое, пахучее! — как будто миновало желудок, сразу растекаясь по венам, грея, веселя и отпуская на волю.

Изнуренные долгой бескормицей одноклассники набросились на холодное и горячее без разбору, уплетая кулинарные изыски под свежий воздух и дружеские подначки. Уютная сытость пришла не скоро…