Иосиф ибн Забара - Книга увеселений

– Свидетельство его ума – воспитанная в тебе страсть к угождению чреву, – саркастически заключил Эйнан.

Любезную ночную беседу остановила ворвавшаяся мгла. Свеча погасла. Эйнан принялся звать на помощь раба, но тщетно. Тогда хозяин заявил гостю, дескать, жаль будить труженика, пусть себе спит и видит сны. Так и просидели оба в темноте, покуда утренний луч не пролез сквозь щели в ставнях.

– Буди раба, пора тесто замешивать. Напомни, чтоб закваску не забыл! – воскликнул Забара.

– У тебя еще вчерашнее бычье мясо меж зубов, а уж снова еда на уме! – упрекнул Эйнан, – ведь сказал мудрец, кто к пище добавляет пищу, тот утробу губит!

– Склоняю голову пред смышленостью твоей и пред зоркостью мудреца, да только вчерашняя трапеза давно переварилась, словно корова языком слизала.

– Обжорство твое вознаградится поносом, да таким славным, что до отхожего места добежать не успеешь! – пообещал Эйнан.

– С поносом вредные остатки из тела выходят, и оно оздоровляется, – возразил Иосиф, не убоявшись злорадного пророчества.

Пока поспевало тесто, Забара, чтоб скоротать голодное время, направился в хлев порадоваться довольству осла. Безобразное зрелище ослепило глаза. Порожние ясли, сухая бадья, и несчастное животное задыхается, ибо гнусный раб напихал ему в пасть ветоши, чтоб не слышать голоса голодной скотины. Забара бросился на выручку верному товарищу и освободил страдальцу глотку. Неблагодарный осел куснул своего спасителя, да еще и лягнуть пытался. Забара в гневе схватил палку и оставил ею след на серой шкуре. Тут, наконец, раздался долгожданный рев.

– Зачем ударил меня? – взвыл осел.

– Ты говорить умеешь? – изумился и еще более испугался ошалевший Забара.

– Не в том дело, может ли скотина говорить, а в том, может ли она страдать! – глубокомысленно изрек осел, – бог отверз мои уста. Я происхожу из рода говорящей ослицы Билама! Неужто палку заслужил?

– Да как же не бить тебя, коли ты кусаешься? – преодолевая ужас, спросил Забара.

– Пока вы с Эйнаном, с негодяем этим, объедались бычьим мясом, я терзался жаждой и голодом, и пасть мою разрывала мерзкая ветошь.

– Я не Билам-ясновидец, откуда мне было знать о муках твоих, коли подлый раб божился, что ты сыт и в довольстве отдыхаешь?

Потомок говорящей ослицы не нашел возражений и смолк. Иосиф же стал размышлять о пророке Биламе, о коем в святых книгах сказано, что сам бог послал его благословить израильтян и победу им предсказать. Выйдя из задумчивости, Забара обратился к проклятому рабу.

– Почему, жалкий раб, ты издевался над моею животиной?

– Клянусь, я накормил и напоил ее! – прозвучал дерзкий ответ.

– Обманщик! Зачем заткнул ей пасть?

– Чтоб криков не слыхать. У осла лишь злое на уме. Боюсь его: еще лягнет или укусит!

– Клеветник и лжец! Господину раб уподобится. Порочны слуги у нечестивого хозяина!

Проходивший мимо Эйнан услыхал слова поношения, и гнев его возгорелся, и он решил, что пришло время сделать страшное признание.

– Забара, ты вновь срамишь-позоришь меня? – вскричал Эйнан.

– Зачем увел меня из милой сердцу Барселоны? Чтоб голодом морить? Злосчастен день знакомства нашего! – воскликнул Забара.

– С тобою вместе проклинаю этот день! Хулы наслушался премного! Клянусь своею жизнью и жизнями потомков Ашмадая, огорчаться настала очередь твоя! Я ловко обманул тебя, ты видишь пред собою побег древа мощного и вечного!

Услыхав имя Ашмадая, бессмертного царя дьяволов, несчастный Иосиф ибн Забара задрожал всем телом, душа его заледенела, сердце, казалось, перестало биться. Он взглянул на Эйнана: лицо пылает, глаза – шары огненные, из ноздрей валит пар, словно горнило дымит.

– Не гневайся, господин мой, – заговорил Забара, от страха едва ворочая языком, – не ослышался ли я? От какого Ашмадая ты происходишь?

– Ты не ослышался! Я из рода владыки дьяволов, того самого Ашмадая, который перехитрил царя Соломона, и короны его лишил, и в пустыню изгнал! – торжествующе произнес Эйнан.

– О, горе мне! Дьявола я почитал другом своим! Зачем сразу не признался? Зачем обманул? Зачем родины лишил, отродье дьявольское?

– Видно, крепко и сладко спало разумение твое. Или его вовсе нет? Ведь знал, что звать меня Эйнан. Кабы сведущ ты был в премудрости древних фолиантов наших, то, разобравши это слово по буквам да по косточкам, нашел бы на святых листах упоминания о сынах царственного демона, и о внуках и правнуках его, и далее, покуда не добрался бы до имени моего!