Василий Щепетнёв - Темные зеркала

— Бывает, — сочувственно поддакнул Гагарин, — А как вам… вообще?

— Столица? Москва, она и есть Москва, — уклонился от прямого ответа попутчик. Сейчас они ехали быстро, не выделяясь из общего потока экипажей, спешащих к стадиону.

Значит, что мы имеем? Провинциал, очевидно, промышленник, неболтлив, осторожен, что еще? Гагарин порой проводил этакий психологический практикум, кто есть кто. Гарун аль-Рашид двадцатого века, посмеивался он над собой, но отказываться от привычки запросто поболтать с обывателем не думал. Не то чтобы Гагарин надеялся таким способом получить новую информацию: плохи дела ведомства, в котором директор вынужден прибегать к подобным трюкам, нет, причина была в ином. Дух толпы, улицы — вот что искал он. Нюансы, которые невозможно прочитать в рапорте, — интонации разговора, прищур глаз собеседника, уверенность или неуверенность, с которой тот ведет разговор, и тысячи иных мелочей, в совокупности своей позволяющие чувствовать жизнь. А чувствовать жизнь ему необходимо так же, как канатоходцу ощущать трос под ногами. Иначе — вниз, и не на опилки манежа — на камни. Или даже — на штыки.

— Вы раньше бывали на новом стадионе? — спросил он волгаря.

— Нет, когда? Да и сейчас лишь из-за племяша иду. Ну, любопытно, конечно, поглядеть. Две согни тысяч душ в одном месте — не фунт изюму. Собрать их в одном месте, без давки — задачка. Съедят хотя бы по пирожку, выпьют по кружке сбитня — сколько же это надо всего? Да, дело нешуточное. И прибыльное, думаю. Опять же э… удобства. Двести тысяч человек! Канализационная система должна работать в пиковом ритме, иначе, знаете…

— С последним пока, я слышал, проблемы. Строили спешно и допустили просчеты. Не Везде они, удобства, функционируют, как положено. Пришлось часть прикрыть, на переделку. Понимаете, канализация в буквальном смысле начата выходить из себя, — Гагарин коротко рассмеялся, хотя смешного было мало. Несколько человек были под следствием, но начинать процесс по «сортирному делу» не решались. Миру на потеху разве, — У вас куда билеты?

— В… как это называется? Южный сектор, кажется. Мы там встречаемся с женой и свояченицей, у входа. А что, там… не того? — расстроился попутчик. Нет, господа, это не пустяки. Непременно надо будет поставить по столице достаточное количество заведений общественного пользования. Ох, азиаты мы, азиаты… Гагарин постарался запомнить эту мысль. Конечно, в ближайшее время не до того будет, но — не мелочь это.

— Не знаю, — ответил он на вопрос поскучневшего волгаря.

Экипаж начал замедлять ход, громада стадиона вырастала до небес. Остальные, повинуясь жезлам городовых, прижимались к обочине, но его шофер наклеил на лобовое стекло генеральный пропуск, и городовые начали вытягиваться стрункой, отдавая честь — самому.

— Чего это они, — забеспокоился промышленник.

— Да так, — Теперь они ехали вдоль центральной трибуны, где стояли малочисленные правительственные лимузины. — Не обращайте внимания. Останови, братец, — приказал он шоферу, — Вам отсюда направо, там и будет вход на Южный сектор.

— Благодарю сердечно. — Промышленник достал бумажник, собираясь расплатиться.

— Нет, нет, — остановил его Гагарин, — вы, как налогоплательщик, содержите и экипаж, и шофера, и меня тоже. Позвольте предложить вам… — Он вырвал из книжечки листок, нацарапал вечным пером подпись, — Ложа для почетных гостей. Обещаю, никаких проблем с… с удобствами и прочим у вас не будет.

Гагарин протянул листок — пропуск на троих, с золочеными буковками наверху, указывающими, кто его дает. Промышленник оторопело уставился на бумагу, потом перевел взгляд на Гагарина.

— Б… Благодарю, но…

— Пустяки. Успехов племяннику, поклон вашей супруге. — Момент узнавания был, пожалуй, самым приятным в этих Гарун аль-Рашйдовских вылазках. Наверное, это его, Гагаринский, способ попасть в Историю, через сотни лет помнить будут именно его простоту, доступность, народность, то есть именно то, чего на самом деле нет. Или все-таки есть?

Развивать размышления дальше было некогда. Потом, на досуге. Успеется.

Он попросил воды. Не то чтобы ему действительно хотелось пить, просто последний час в голову шли паскудные мысли. Авось рассеются от питья. Все равно никакого другого отвлечения не было.

Воды ему принесли — в поильнике, такой кружке с трубочкой, чтобы можно было пить полулежа, и, пока он пил, сестра держала его за плечи. Прислониться-то не к чему! Палатка. Потом сестра вытерла ему рот и пообещала позвать врача. Зачем врача? Но он не противился: положено, значит положено. Может, порядок такой — после питья врачу показываться. Мало ли. Врач не спешил, и ефрейтор опять стал задумываться. Вот приходил кто-то, расспрашивал, кажется? Зачем? Нечто изменится жизнь, пуля из него выскочит, и рана затянется? Он попытался вспомнить точно, кто же это приходил, вроде недавно, совсем недавно, но казалось — минули дни, месяцы. Лекарство. Очень сильное лекарство. Хмельное.