Андрей Каминский - Черная икона [СИ]

Галя кивнула и, встав из-за стола, вышла из комнаты.

— Не к добру тут эта чернавка, — тихо сказал Василь Лесю, — не нравится она мне.

— Немцы навязали, — поморщился Лесь, — и польза от нее есть, стрелять умеет получше многих хлопцев. А нам сейчас каждый боец на счету. И без нее есть о чем беспокоиться.

— Через границу не пойдешь? — почти утвердительно сказал Василь.

— Нет, — усмехнулся Ковальчук, — тут еще есть чем заняться. Вон к северу еще с пяток деревень в колхозы загнали, милиционеров пришлых набрали — чего бы не заглянуть?

— Опасно, — покачал головой Василь, — сейчас комиссары злые будут, людей нагонят отовсюду. Обложат как волка.

— Лучше умереть волком, чем жить собакой, — упрямо ответил Ковальчук.

Василь покачал головой, но промолчал, залпом выпив рюмку с первачом.

Выйдя из комнаты, Галина прошла по коридору и остановилась перед дверью из потемневшего от времени дерева.

— Челита? — негромко спросила она, — Ковальчук зовет, выходи.

Не дождавшись ответа, девушка толкнула дверь и вошла внутрь, зажмурившись от яркого света, ударившего в глаза. Плотно прикрытые ставни не пропускали дневной свет и в полумраке особенно ярко горели свечи на небольшой полке в дальнем углу комнаты. Раньше здесь, видимо, была божница, однако ночью, укладываясь спать, Галина не заметила иконы. Сейчас полка точно не пустовала — чадящие черные свечи освещали большую икону Богоматери с младенцем на руках. Галине бросилась в глаза необычайно темная кожа Мадонны и младенца — даже более темная, чем у мулатки. Через левую щеку Девы тянулись длинные шрамы.

Челита не сразу заметила Гали — преклонив колени перед иконой, она молилась на незнакомом языке. Украинку охватил неприятный озноб: словно и не было за окном солнечного дня, не простирались там леса родной Галичины. В мерцании свечей перед черной иконой, в бормотании Челиты, в скользящих по углам уродливых тенях, чувствовалось нечто полное скрытой, неведомой угрозы.

— Челита, ты слышишь меня? — повторила девушка, когда бормотание прекратилось.

Мулатка медленно, словно нехотя, развернулась всем телом и посмотрела на Галину.

— Извини, что не ответила сразу, — вкрадчиво ответила Челита, — но ты же понимаешь…

— Да, конечно, — кивнула девушка, — помолиться, никогда не помешает. В фольварке икону взяла, — Галина вспомнила «доску», которую выносила «Мавпа».

— Да, — сказала Челита, — прятали ее от Советов, под всяким хламом, а я вот нашла.

— Это ведь Ченстоховская икона, верно? — Галина подошла ближе, — Черная Мадонна?

— Список с той иконы, что в монастыре на Ясной горе, — кивнула мулатка, — не знаю, как он к тому ляху попал. У меня на родине ее тоже почитают, правда, зовут по-другому.

— Правда? — невольно заинтересовалась Галина, — а как?

Впервые Челита заговорила о местах, откуда была родом.

— Эрзули Дантор, — с благоговением произнесла черная девушка, — сестра Эрзули Фреды, богини любви. Ее сестра — белая, ветреная и беззаботная, ее призывают влюбленные и поэты. Эрзули Дантор — черная, воинственная и жестокая, покрытая шрамами от ударов кинжалом. Она призывает к восстанию и крови, наставляет хунганов и мамбо в колдовстве вуду.

При этих словах Челита вскинула голову и Галина невольно отшатнулась — ей показалось, что глаза мулатки блеснули зеленым светом, как у кошки.

— С самого начала она с Гаити, — размеренно говорила Челита, — с тех пор как в Каймановом лесу, мамбо Марине принесла черного борова в жертву Эрзули Дантор. И черные поднялись, вырезая хозяев и сжигая усадьбы. Пламя очистительной войны взметнулось над Гаити и духи Гуедес, с хохотом носились над островом, купаясь в пролитой крови.

Она говорила и дальше, словно забыв, о находящейся в комнате Галине — но зато девушка не пропускала ни слова. Сказанное находило неожиданный отклик в ее сердце: именно так, в крови и огне, зачиналось страна, откуда пришла Челита — пришла туда, где иной народ, иной веры и крови, вел столь же страшную и кровавую борьбу за свое государство.

— Император французов послал в Гаити поляков, — продолжала Челита, — чтобы их руками потопить в крови Черную Революцию. И тогда черные боккоры призвали джабов — духов болезней и разрушения. Одни поляки погибли от желтой лихорадки, других убили бойцы Дессалина, третьи вернулись в Европу. Но были средь них и те, что не пожелали нести черным то, что им самим несли русские, австрийцы и пруссаки. Дезертиры из польских легионов перешли на сторону черных и даровали им Черную Мадонну, в которой мамбо Марине признала Эрзули Дантор. Потомки тех поляков по сей день живут в деревушке Казаль на Гаити — странные негры со светлой кожей и светлыми глазами. Там родилась и моя мать — мамбо, чьими устами говорила с Казалем Черная Мать Гаити.