Михаил Бобров - Ход кротом

И, пока все свидетели, возмущенные некрасивой сценой, переводили глаза с Попова на гостей и обратно, Корабельщик сильнейшим толчком бросил Скромного ко второму окну — Чернов его не дотянулся закрыть — а затем и сам выпрыгнул за прекрасно понявшим намек спутником.

Тут все отмерли, бросились к окнам, щелкая затворами. Но начавшийся ливень разогнал всех людей из Кокоринского парка, расчистил переулок и улицы вообще; задерживать беглецов оказалось некому. Опять же, бегущие от ливня мужчины никакой тревоги ни в ком не вызвали. Скоро их силуэты растаяли в сером тумане.

В сером тумане зябнут привычные к итальянскому теплу люди. Греются у теплого мотора. Рыбаку здесь мотор не так, чтобы очень уж необходим — да только в лодке вовсе не рыбаки, а под ногами вовсе не рыба. Под ногами ящички да коробочки с итальянскими тончайшими чулками, французскими наилучшими кружевами, заморским табаком да новой выделки презервативами — прежние все германские, дубовые, кондовые. Хм, неудовлетворительные, вот хорошее слово. Новые американские тонкие, приятные, испытанные воздухом. Легкий товар и дорогой; а только есть еще дороже.

Отдельно, глубоко в тайнике — белый порошок. Где-то продается он попросту в аптеках; где-то выдают солдатам однограммовые коричневые таблетки. А где-то, напротив, за него убивают.

Но платят за него везде одинаково немало.

И потому выходят в море лодки — с виду рыбацкие, по начинке босяцкие. А и то правда: чем жить в послевоенной Италии? Вот он, знаменитый на картах «сапог». У верха голенища слева Генуя, справа в болотах Венеция. Еще правее Триест, а там уже и славянские земли начинаются…

Эх, кричит на митингах Муссолини. Вместе всем собраться, в одну связку-фашину. В куче сила! Завоюем себе море, потомки римлян! Вместе, в ногу, разом, в связку, марш!

Связки-фашины появились, чтобы рвы крепостные перед наступающими колоннами заваливать. Никто не знает, под чьи ноги фашины в этот раз бросят. Но только и терпеть уже невозможно. Нет заработка — дай нам хотя бы надежду!

Рулевой судорожно дегает румпель. Лодочка выписывает жуткую кривую, обходя внезапно выкатившийся из тумана корабль. Громадный линкор движется бесшумно, страшно, как призрак, поднимает белый бурун перед носом, на высокой волне подбрасывает лодочку контрабандистов. В сером тумане приглушенно-алым светом горят неземные борта; люди в лодочке крестятся рывками, щиплют себя за что придется. Нет, не сон этот жуткий корабль — движется он уверенно, плавно, совсем как обычный.

Только не светятся изнутри обычные корабли, не катятся по воде бесшумно, словно выбитый из ожерелья рубин катится по мягкому бархату… Хватай румпель, лаццароне, лей керосин в раскаленный движок-болиндер, и так уже кашляющий от перегрузки. Сохрани Пресвятая Дева! Не то затянет под винты, а у такого быка винты больше лодки, выше роста человека.

Проходит раскаленный корабль, мерцает алым дьявольским свечением, высверкивают громадные борта золотыми знаками Каббалы. Удаляется, тает в тумане, и смотрят ему вслед контрабандисты, и трясущимися руками сыплют за борт белый порошок, стоящий очень, очень дорого!

Теперь они достоверно знают, сколько.

— На Фиуме пошел, — шепчет рулевой, и, в испуге от собственного шепота, съеживается.

Фиуме — небольшой городок. Стоит он в глубине Фиумского же залива, оседлав старой-старой крепостью небольшую речку — на хорватском так и звучит: «Риека». Но хорваты вокруг обитают, возделывают благодатные склоны. Сам городок населен все больше итальянцами, а насчитывается их за полсотни тысяч. И всеми фибрами тяготеют итальянцы к отечеству своему, собранному из кусков некогда князем Савойским да краснорубашечниками Гарибальди.

А вот выкусите, макаронники. Жить вам в Австро-Венгерской Империи, и подчиняться вовсе даже венграм. Австрийцам и без вас хватает заснеженных склонов Тироля, Вены с лучшими в мире кофейнями. Да и чем плохо вам жить в Фиумском заливе, ловить рыбу, возить контрабанду среди живой зелени островков-игрушек?

Так что смотрят итальянцы вдоль полуострова, закрывающего Фиумский залив от северных ветров — а полуостров тот вороньим клювом тянется через море к Анконе, Сан-Марино, к легендарной Равенне, где закончили дни свои последние императоры Рима.

И теперь вдоль южного берега полуострова неспешно, уверенно движется потусторонний алый линкор, совершенно почему-то не опасаясь налететь на скалы в непроглядном тумане.