Михаил Бобров - Ход кротом

С другой стороны, когда большевики в апреле — мае арестовывали повсюду анархистов, эсеры помогли как раз-таки большевикам. Кто говорил, анархистов брали за разврат и разгул — а кто полушепотом намекал, что не захотели матросы-анархисты сдавать Балтийский и Черноморский флот немцам, как предусматривал Брестский мир. Вот, значит, за то и ополчились на них большевики.

Скромный понимал, что правды не доискаться так вот запросто; но за Корабельщиком шел с интересом. Что же такое собирается заявить матрос, отчего люди, взрывавшие царских министров, не напуганные ни каторгой, ни ссылками — в Бутырке Скромный повидал таких твердокаменных — и вдруг такие-то люди захотят стрелять?

Растолкав густую толпу, Корабельщик с попутчиком вошли под прохладные своды. Скромный опять вздохнул: жирно жили буржуи! От лепнины, картин и позолоты натурально рябило не то, чтобы в глазах — а уже и прямо в уме. Так что Скромный остановился, придержав спутника за локоть. Против ожидания, тот понял все сразу:

— Вы правы. Подготовиться надо. Эй, товарищ! Нам бы умыться с дороги. К Чернову мы, невежливо являться в пыли по уши.

Остановленный парень в солдатском охотно показал уборную с рабочими кранами. Умылись, перезаправили одежду. Матрос отстегнул ремешок на кобуре. Скромный переложил наган поудобней.

— Если правда начнется, стреляйте в потолок, — совершенно незнакомым, новым и деловитым голосом велел Корабельщик. — Потому что, если не стрелять в потолок, можно выстрелить куда-либо еще, а тогда мы точно кого-то убьем. Народу много… Ну, пошли.

Вошли в большой зал и матрос тотчас же адресовался к секретарю — хорошо одетому мужчине, державшему оборону от посетителей за громадным полированным столом, обложенным бумагами, разрываемым целыми двумя неумолкающими телефонными аппаратами.

Снова бесцеремонно растолкав посетителей, матрос потребовал:

— К Чернову нам или к Спиридоновой, кто есть. Плохие новости в отряде Попова.

— О! — крикнул кто-то в толпе, — балтийская братва!

— Братва братвой, — огрызнулся Корабельщик, — а в пушках затворы повынуты. Пойдут немцы — чем отстреливаться? Кто такое удумал, что за шутки? Чернова мне, сейчас же. Об остальном, товарищи, простите, не место здесь толковать.

Скромный вертел головой, едва разбирая окружающее. Большой зал вмещал добрую сотню человек, равномерно матросов и мастеровых, чистой публики с крестьянами, барышень и казаков — никакая группа не имела численного преимущества. Впрочем, по разговорам Скромный ощущал, что матросы уверенней и злее, солдаты же больше переспрашивают и сомневаются.

Тут распахнулась дверь и Корабельщик потащил его за собой в кабинет, где по характерной прическе с пробором Скромный сразу же узнал Марию Спиридонову. Портрет революционерки висел буквально в каждом прогрессивном доме; на выборах в Учредительное Собрание за нее голосовали сто шестьдесят человек — лишь за Чернова больше, двести сорок. Помнится, его тогда председателем и выбрали…

Теперь обе живые легенды оказались тут, на расстоянии вытянутой руки. Правда, Чернов рядом с террористкой впечатлял не слишком: барин и барин; буйные кудри, усы, ухоженная бородка. Ну, глаза умные — так умные глаза и у собак встречаются.

Присели на удобные легкие креслица, за большой стол, точно так же заваленный бумагами, как и стол секретаря.

— Слушаю вас, товарищ… Э-э-э…

— Корабельщик. А это товарищ Скромный из Украины, согласившийся мне помочь. Времени у нас всех мало, да вы, товарищи, вряд ли понимаете, насколько мало.

Корабельщик понизил голос:

— Первое. Ваш центральный комитет принял решение разорвать Брестский мир путем революции, верно? И ваш съезд в начале июля — то есть, уже через две недели — решение сие поддержит. С этой целью запланировано убийство германского посла Мирбаха. Это я не спрашиваю, это мне известно.

— Откуда? — Чернов не двинулся, только глаза сузил.

— Неважно, — улыбнулся Корабельщик. — Знаю. Вот уже скоро Блюмкин подпись на мандате из Александровича выбьет. Александрович же сначала эсер, а только потом чекист, супротив партийной дисциплины не пойдет. Уговорит его Блюмкин. И пускай даже немец покушения боится, ибо не дурак. Но мандат настоящий чекистский, так что к цели Блюмкин пролезет. Выстрел, бомба или нож — немцу конец. А дальше чего?

— То есть как «чего»? — удивилась Мария. — Повод к войне железный. Известно ли вам, гражданин матрос, латинское понятие casus belli? Будем воевать с немецким империализмом точно так, как с русским. Нет наций. Есть пролетарии.