Генри нервно зачесал волосы назад. Я уже подметил этот его невольный жест, выдававший сильнейшее волнение.
— Нам ничего не оставалось, как отвернуть на восток, переложив курс на девяносто градусов, и пуститься бегство вдоль южного побережья Эспаньолы в направлении Пуэрто-Рико. Таким образом, мы подставили комендорам британских крейсеров корму и получили шанс оторваться, как-никак, наши пятьдесят пять узлов против их тридцати…
— Пятьдесят пять узлов! — не сдержавшись, воскликнул Генри. И тут же спохватился: — Простите, сэр.
— Да, молодой человек, «Панический» — великолепный корабль, далеко опередивший свое время, — с гордостью сказал Рвоцкий. И, должен вам сказать, на первых порах маневр принес нам успех. Особенно, когда Ян Оттович, появившись наверху в сильнейшем волнении, приказал поставить дымовую завесу. Это было весьма своевременное решение, и мне жаль, что я не принял его сам. Прямые попадания сразу же прекратились, неприятели начали отставать. Но, как вскоре выяснилось, радоваться было рано. Враг не просто предугадал наш маневр, именно того ему и требовалось, нас умышленно вынудили отвернуть к востоку. Впереди, у южной оконечности Гаити, нас ждала засада. Еще один боевой корабль, как две капли воды похожий на «Омаху», это такая серия новейших американских крейсеров, караулил нас, прячась в густой тени, отбрасываемой скалистыми отрогами острова Беат. Стоя с машинами, работающими на холостом ходу, без огней, мерзавцы выждали, чтобы мы подошли поближе, а затем открыли убийственный огонь. Это был расстрел, господа. Как в тире…
— Вы увегены, капитан, будто атаковавший вас кгейсег был «Омахой»? — подал голос помалкивавший до того Триглистер. Наверное, он все еще переваривал выволочку, устроенную ему Педерсом, которого отныне полагалось звать Шпыревым. Что за гнусную клоунаду с кличками вместо подлинных имен они тут устроили? Черт побери, это было поведение, недостойное джентльменов…
— Господи Боже мой, конечно же, не уверен! — отвечал Рвоцкий. — Повторяю вам, корабли, взявшие нас в тиски, не несли никаких опознавательных знаков, чтобы определить национальную принадлежность. Уверен ли я?! Единственное, в чем я уверился, стоя в рубке под шквалом осколков, ежеминутно чиркавших по броне, так это в том, что настал наш смертный час, как в песне про бессмертный подвиг «Варяга», помните? Прощайте, товарищи, с Богом, ура, кипящее море под нами! Не думали, братцы, мыс вами вчера, что нынче умрем под волнами. Не скажет ни камень, не крест, где легли, во славу мы русского флага…
— Опгометчивые вещи говогите, товагищ капитан, — перебил Триглистер. — Политически неггамотные и даже вгедные…
Рвоцкий разинул рот и несколько раз моргнул.
— Стагогежимные песенки гаспевать не годится, — строго сказал бывший счетовод, и его глазки под очками стали буравчиками.
— Но ее сам товарищ Буденный любит — промямлил капитан. Мне было больно на него смотреть…
— Товарищ Буденный — выдающийся кгасный стгатег и магксист до мозга костей, — холодно согласился Триглистер. — Но, во-пегвых, он кавалегист, а не могяк, и не знает многих нюансов. Во-втогых, пги всем моем уважении к магшалу Буденному, он — не комиссаг на «Свегле», это высокую честь пагтия довегила мне. И вообще, что это вы заладили, Гвоцкий, бог, кгест какой-то, опять же, сюда пгиплели, я уж о гусском флаге помолчу! Вы Андгеевский подгазумеваете? Запамятовали, под каким флагом плаваете?
Капитан побледнел.
— Вам, как командигу, полагается быть атеистом… А бога — нету его. И не было никогда…
— Да ладно тебе, Меер, — пришел на выручку Рвоцкому Гуру. — Как так, нету бога? А Майтрея?!
— Майтгею вашего, товагищ Вывих, а готов пгизнать лишь как аллегогию консолидигованной воли тгудящихся масс под мудгым гуководством большевиков…
Я подумал, когда мы плыли на «Приаме», Триглистер держал себя с Гуру посдержаннее…
— Будет вам, Триглистер, — откашлявшись, примирительно начал Гуру. Что вы лепите из мухи слона…
Я отметил, обращаясь к мнимому счетоводу, Вывих перешел на вы.
— Позвольте комиссагу самому разгуливать вопгосы, касающиеся могально-политического аспекта боевой подготовки экипажа! — отрезал Триглистер.
— Продолжайте, прошу вас, Степан Осипович, — сказал я.
— На крейсерах типа «Омаха» стоят сто пятидесяти двухмиллиметровые орудия, точно, как у англичан. Только их не по пять, а втрое больше. И, доложу я вам, плакали бы наши дела, если бы не Ян Оттович. Он, дай ему Бог здоровья… — осекшись, Рвоцкий исподтишка взглянул на Триглистера, наверняка, в ожидании нагоняя…
Читать дальше