Кевин Райан - Ван Хелсинг

– Мое появление, безусловно, удивило вас. И конечно, прошу извинить меня за столь поздний визит.

Виктор попытался по акценту определить национальность графа, но не сумел. Дракула свободно говорил по-румынски, и все же было в его произношении что-то неуловимо странное...

– Все в порядке, не беспокойтесь, – отозвался он.

– Я уже писал вам некоторое время назад о своем предстоящем визите, – признался граф.

– Дело в том, что мне пришлось много путешествовать. Возможно, что я даже не читал вашего письма, – пояснил Виктор.

В этот момент в библиотеку вошел Джеральд, который принес два бокала бренди.

Виктор первым взял свой бокал и произнес тост за гостя:

– Будьте здоровы.

Дракула тут же повторил его жест, но пить почему- то не стал, вернув стакан на поднос.

– Не хочу показаться вам грубияном, но позвольте мне выпить чуть позже, – попросил он разрешения у Виктора.

Тот, конечно, отметил про себя, что со стороны истинного аристократа такой поступок, несомненно, считался нарушением всяческого этикета. Разве не таким же странным было и само появление графа в первый раз в чужом доме уже после того, как часы пробили десять?

– Чем могу быть вам полезен, граф Дракула?

Граф улыбнулся, но на его лице улыбка выглядела скорее как гримаса, потому что она так и не отразилась в его глазах, которые продолжали изучать Виктора, да так пристально, что тому на какой-то момент даже стало не по себе. Однако это чувство тут же исчезло, и Виктор молча отругал себя за глупость и суеверие. В конце концов, перед ним находился аристократ и гость, которому, наверное, можно было простить некоторые странности.

– Меня очень заинтересовали результаты вашей работы, – начал граф. – Я узнал о вашем выступлении в университете Гольдштадфа, и мне удалось достать экземпляр документов, представленных вами для рассмотрения на комиссию по присуждению Гольдштадфской стипендии. Ваши теории наводят на глубокие размышления.

Виктор молча смотрел на гостя, пытаясь отыскать в его словах скрытую иронию или издевательство. Однако он не обнаружил ничего, кроме искренности в речи Дракулы, а потому продолжал слушать его. До сих пор единственными людьми, кто интересовался его работой, были журналисты, пытавшиеся высмеять молодого ученого.

– Хочу убедить вас, что я вполне серьезен, – тут же заметил граф, словно ему удалось прочитать мысли Виктора. – Дело в том, что я время от времени становлюсь, так сказать, покровителем молодых ученых. Вот и сегодня я пришел поговорить с вами относительно субсидий. Я считаю, что ваши исследования могут быть очень полезными для развития науки. У меня имеются значительные средства, и я подумываю о том, что мне необходимо как-то повлиять на ход истории и внести свой посильный вклад в развитие медицины.

И снова Виктора поразили и искренность тона Дракулы, и тепло, светившееся в его глазах. Более того, он так пристально смотрел на Франкенштейна, что у того от возбуждения даже закружилась голова.

– Разумеется, как врач вы могли вообразить себе, какой огромный потенциал заключен в вашей теории. И если найденная вами так называемая «жизненная сила» станет управляемой, это может произвести настоящую революцию в умах людей и в медицине в целом как в науке.

Виктор не смог скрыть ни своего удивления осведомленностью гостя, ни удовольствия:

– Да, я видел безграничные возможности в своей работе, но до сих пор оставался в одиночестве. Пока что мой энтузиазм никто из моих коллег не разделил.

– В таком случае позвольте мне предложить вам мою поддержку... а также и мою дружбу. Может быть, вдвоем нам все же удастся реализовать тот самый скрытый потенциал. И вот тогда вы по достоинству займете свое место рядом с Гиппократом, Пастером и другими гигантами медицины.

Эти глаза... Они обладали магнетизмом, они притягивали к себе Виктора и заставляли его поверить в реальность и предложенной графом материальной поддержки, и искренней дружбы. Причем все это прозвучало несколько необычно. По крайней мере, такого предложения Виктор еще не получал ни от одного человека. Итак, выходило, что граф мог стать теперь единственным настоящим другом Франкенштейна.

«Нет, это не так, – попытался убедить себя Виктор. – Еще ведь существует и Элизабет, и многие другие. А как же я мог забыть о Генри?» К тому же он видит этого графа первый раз в жизни. Виктору вспомнились ясные и искренние глаза Элизабет, но он тут же поймал себя на мысли о том, что, наверное, неприлично вспоминать о других людях в присутствии гостя, не упоминая о них при этом.