Секретный Блиц - Звезды не для нас [сборник]

В конце концов, любой психически нормальный человек хоть немного да иррационален.

Ещё нужна курица на суп… Я перебираю упаковки, ища целую и подходящую по весу, и нахожу одну: хорошая, только кто-то растянул пальцем упаковку. Я кладу свой палец в чужую вмятину: почему-то это приятно и тепло… Символично.

Даже чересчур.

В корзину летит другая.

Когда я возвращаюсь, Яна спит. Я вижу это по мониторингу. Я стараюсь не шуметь, но она просыпается и видит, как её мужчина («всё-таки, не совсем», – поправляет Контроль) притащил вместо одного пакетика целый ворох.

Она грустно вздыхает, качает головой.

– Апельсин хоть не забыл?

«Ключевая фраза», – бросаю я Контролю. Тот небрежно отвечает «ОК» и я представляю оператора, который прочитал вывод и кивнул: всё нормально, психика работает, как должно.

Это – их фраза. Яна всегда спрашивает, Алекс – отвечает. Я помню.

– Апельсины, – отвечаю я. Моторика отрабатывает мои эмоции: улыбка, глаза чуть прищурены и смотрят с нежностью. – Не против, если я присоединюсь?

И я вижу, как её лицо меняется. Как увядает улыбка, гаснут глаза. Счастье на моём лице сменяется озабоченностью: тут же прилетает сообщение Контроля – «очень хорошо, норма». Вот их не спросил!

– Что-то не так?

– Нет… Всё хорошо, – она подходит, берёт оранжевые плоды. – Просто…

Если я скажу, то это будет означать, что я действовал преднамеренно и что-то задумал. Но это не так. Пусть скажет она. Пусть скажет, что Алекс их не любил, и что я – не он и никогда им не буду, что я просто…

Наверное, это слишком сильно отражается на лице. Но это нормально для человека, а я должен быть похож на человека, так? И болеть должно, так ведь?

Она поднимает взгляд на меня, ждущего своего приговора:

– Да. Присоединись. Я буду рада.

Кажется, у меня сейчас сердце выпрыгнет из груди. Конечно, кажется – никуда оно не денется, – но как же я счастлив! Я делаю сок из двух апельсинов, мы выпиваем его, лёжа на кровати – она устроилась на моём плече, как когда-то с Алексом, на которого я так похож и не похож вовсе. И потом что-то меняется – мы целуемся, но она смотрит так, будто видит меня впервые.

– Кто ты? – шепчет она, но я не отвечаю – она закрывает мои губы пальцем. И мы занимаемся любовью, словно в первый раз.

А после она допивает сок, встаёт к окну и смотрит куда-то вдаль.

– Знаешь… Нам надо расстаться, – говорит она.

Это больно. Это словно удар по голове. Не знал, что оно вот так…

Она смотрела на меня и качала головой, не соглашаясь с чем-то в своей голове.

– Ты не похож на Алекса, – наконец, сказала она. – Я не могла быть с тобой, когда ты был им. И я думала сказать тебе раньше… Но ты становишься другим.

– Я становлюсь собой.

– И я не знаю, хочу ли я быть с кем-то, кроме него.

– Я люблю тебя! – мой голос прозвучал не так, как должен – жалобно, просяще. Неужели это у всех так? Что я несу?

«Это нормально», – подтвердил Контроль.

– Я верю, – ответила Яна. – Хотя… Я не знаю, способны ли вы любить, или это такая программа. Знаешь, я готова была мириться с тобой, когда ты был похож на Алекса. Но сейчас ты становишься похож на другого человека, и я начинаю понимать, что мне нужен другой человек… Но – человек! Не ты! Прости…

Она отвернулась.

И я упал с небес в пылающую холодом бездну ада. На глаза навернулись слёзы: какой-то дурацкий счётчик показал мне их количество и солёность, или это проверял Контроль – мне всё равно. Мне хотелось валяться у неё в ногах, выпрашивая прощение за всё, чего я не совершал. Мне хотелось ударить её так, чтобы она отлетела к стене, чтобы чувствовала боль так же, как я. Мне хотелось кричать на неё, молить её, убить её, обожать её…

– Я соберу вещи, – глухо сказал я в сторону. – Я всё понимаю. Не маленький.

Она не ответила, лишь странно дрожала, отвернувшись к окну. Я знал, что это. Я же помню… Подойти к ней, обнять, дать выплакаться на своей груди – и ей стало бы легче… Только она уже не моя. Больше – нет. Всё.

«Всё… Всё…» – крутилось в голове.

– Ты же будешь счастлива? – спросил я, уходя. – Ты обещаешь?

– Да, мой хороший. Обещаю!

– Не называй меня так. Не надо…

– Надо, – она вдруг кинулась ко мне, обвилась вокруг тела, впилась губами в мои губы. – Надо!

И, оторвавшись столь же внезапно, прошептала:

– Я буду помнить тебя. Спасибо!

Я ушёл, улыбаясь. Своих вещей у меня немного: немного одежды, карточка личности да зарядник. Я улыбался на лестничной площадке, пока ждал лифта, улыбался в лифте, улыбнулся в камеру робота-вахтёра – в последний раз, наверное, – и лишь когда вышел, то тихо, чтобы никого не побеспокоить, завыл.