Вероника Батхан - Порты и башни

– Французская борьба, господа и дамы! Матч за титул чемпиона Крыма! На манеже знаменитый Ринальдо Паппи, чемпион Европы, мира и Одессы. Против него выступает отважный грузчик феодосийского порта, русский богатырь Семен Мозжуха. Поприветствуем их!

Бритоголовые, кряжистые, в одинаковых полосатых трико и широких цветных поясах вышли на круг борцы. Широкую грудь Паппи украшала лента с медалями. Поигрывая бицепсами, противники обошли арену и остановились. Паппи снял ленту, поцеловал медаль и отдал униформисту. Мозжуха, красуясь, поймал цветок, брошенный девицей с галерки. Рявкнули трубы, бойцы пожали друг другу руки, разошлись на три шага – и борьба началась. Великаны сперва кружили, пытаясь войти в захват, обмануть и сбить с толку противника, потом сцепились всерьёз. Мелькали потные головы, вздутые в усилии бицепсы, взмокшие спины. Конферансье бегал вокруг сплетенных тел и комментировал: бра-руле! двойной нельсон! Туше!

Потемневший от натуги Мозжуха сидел верхом на распростертом Паппи, выкручивая тому толстую ногу. Оркестр разразился тушем. Зрители зааплодировали соотечественнику. Конферансье вынес позолоченный кубок, борцы пожали друг другу руку и удалились.

– Только сегодня под куполом цирка – непревзойденная мадемуазель Виолетта.

Хрупкой девушке в белом, вылетевшей на арену, как бабочка, было не больше пятнадцати лет. Она легко поднялась по лесенке, замерла, ожидая, когда громкая музыка стихнет, и шагнула на проволоку. Откуда-то она достала белую розу и балансировала ей, сохраняя ненадежное равновесие. Казалось, стройные ножки акробатки ступают прямо по воздуху, то буквально порхая над пропастью, то осторожно скользя вперед. Лешка с ужасом понял – безбашенная девица работает без лонжи. Это была настоящая, честная игра со смертью. Публика замерла, только скрипка вела мелодию, пронзительную и грустную, словно плакала над ручьём. Остановившись посереди каната, мадемуазель Виолетта стала медленно обрывать лепестки и бросать их вниз, в темноту манежа. Казалось, ещё мгновение и она упадёт – но нет. Из-под купола цирка спустился целый букет роз, девушка прижала его к губам, швырнула в публику и под торжествующий рокот музыки ловко спустилась вниз. Её вызывали дважды.

– Последний день на манеже, дамы и господа! Звезда из Петербурга, дамы и господа! Аплодисменты – жонглер Лацци!

Онемев от изумления, Лешка увидел, как на манеж не спеша вышел Леон Рудольфович в легком белом костюме, похожем на наряд Пьеро. Он поклонился публике, помахал рукой первому ряду, приветствуя юного друга, остановился, прислушиваясь.

– Эйн. Цвей. Дрей.

В пальцах жонглера появился простой красный шарик. Старик неторопливо пошел вокруг манежа, поигрывая им. Раз, два – шарик взлетал всё выше. Три – шариков стало два, и каждый двигался в своём ритме – только цирковые могли оценить кажущуюся простоту трюка. Раз-два-три – шариков стало три. Эйн-цвей-дрей – четыре, пять, шесть. Повинуясь ловким пальцам жонглера, они то мелькали, рисуя пестрые круги, то неистово вращались на пальцах, на носу, на локтях, на носках остроносых ботинок. Казалось – ещё секунда и разрушится хрупкое, детское волшебство, шарики рухнут – как бьются вазы и елочные игрушки, как прощаются влюбленные и солдаты, как уходят в ноябрьскую ночь битком набитые пароходы, как усталая смерть смотрит в иллюминаторы, предвкушая долгую жатву…

– Эйн-цвей-дрей!

По одному шарики закатились за пазуху широкой рубахи. Жонглер коротко поклонился и исчез за кулисами, провожаемый тишиной – той тишиной, что дороже любого «браво».

Последний номер – мага-иллюзиониста «доподлинно» распиливающего женщину пополам Лешка словно и не заметил. Он сидел с полуприкрытыми глазами, ощущая левым боком навязчивое тепло соседки и грезил. Ему представился номер – темнота, белый конь с длинной гривой и одинокий рыцарь. Два коротких меча, как сабли в джигитовке, езда без седла и дрессура, дрессура. Нужно, чтоб конь вставал на дыбы и падал, словно пронзенный стрелой – пусть зритель поверит в гибель доброго сэра Ланселота. А ассистентка – обязательно в белом и с длинными лентами – воскресит их обоих. И музыка, музыка… Может Шопен? Или Бруно Кулэ? Работать не меньше года, а то и два. Но это можно сделать – придумать, поставить, собрать с нуля. И будет чудо.

– Представление завершено. Прощайте, дамы и господа!

Вся труппа высыпала на манеж. Борцы в полосатых трико, клоуны на огромных велосипедах, фокусник в цилиндре, жонглеры, акробаты, наездники, мартышки в юбочках, разряженная свинья, лошади и медведи совершали прощальный парад-алле. Когда последний артист скрылся за кулисами, оркестр громыхнул и затих. Свет начал гаснуть. Публика потянулась к выходу. Снаружи, под фонарями ярко блестел январский, мягкий снежок – заморозки спадали, ветер переменился.