Вероника Батхан: Порты и башни

Новости оказались печальней, чем ожидал Лёшка. Рустам Давидович, бессменный директор харьковской труппы в полдень съехал из вагончика прямо в больницу. Свалился с гипертоническим кризом – видать, мороз доконал. Или жена – за старшую в труппе осталась его супруга, Ангелина Петровна, дрессировщица хаски, дама с большими амбициями и паршивым характером. Она немедля звякнула в мэрию и написала жалостное письмо в газету о плачевном положении бедных артистов – погода не сулила продаж. Явление Лёшки с полной кассой удивило её несказанно. За суматохой и перебранкой о старике как-то забыли. Когда Лёшка отправился искать гостя, Леон уже нашел себе дело. Скинув пальто и пиджак, засучив рукава полосатой фуфайки, он сноровисто чистил вороную Фантину, оглаживал ей бока, расхваливая красотку на все лады. Предательница-кобыла нежно фыркала. Бумеранг, серый в яблоко мерин, ревниво ржал и стучал копытами в стойле. Пожав плечами, Лешка взял другой скребок – работы на всех хватит. А вот номеров нет, так и будешь до старости Ванькой скакать под чужой шамбарьер, мерзнуть с билетами, бедовать по гостиницам. Парень твердо решил – вернется, позвонит отцу. Тот сулил место в семейном деле, как только сыну осточертеет маяться дурью…

Такси пришлось отпустить – за считанные часы старик стал своим в труппе, словно работал здесь двадцать лет. Огнекрутке Алине наговорил комплиментов, шталмейстеру Леонидычу подсказал чудодейственный бальзам от ревматизма. Медведю Яшке дал молоко в бутылке – все покатывались, как потешно косолапый высасывал лакомство, пачкая морду. К вечеру Леон уже знал по именам артистов, лошадей и собак, помнил, у кого сколько детей, внуков, хворей и ломаных косточек. Лешку он слегка раздражал – стариковской дотошностью, глупой принципиальностью, вечным бурчанием «я же предупреждал». И дурацкими, не слыханными раньше суевериями – не лузгать семечки, не свистеть, не подметать манеж – беда, видите ли, будет. Словно можно придумать что-нибудь хуже тридцатиградусного мороза, больных зверей и замерзшей публики?

В субботу погода не задалась. Прояснилось, но теплей от этого не стало, ветер бил с моря, подхлестывая торопливых прохожих. Дорожки парка обледенели. По счастью зрителей это не остановило – к шапито стекались ручейки обывателей. Почтенные мамаши и бабушки, ведущие за руки разряженных малышей, смешливые подростки, краснолицые кряжистые мужики под ручку с возлюбленными – находились среди девиц и такие, что надели короткие юбки и теперь дрожали, перебирая ножками. Последние билеты разбирали у кассы с боем, словно ждали невесть каких чудес.

Из экономии тепловую пушку включили с первыми зрителями. Продрогшие отцы семейств толкались в очереди за горячим чаем и хотдогами, молодежь предпочитала стаканчики с разноцветным попкорном, но самая большая толпа собралась у лотка с сахарной ватой. Леон моментально освоил приготовление лакомства и теперь устраивал целое представление, виртуозно наматывая сладкий пух на тонкие палочки. Малышня скандалила, пищала на разные голоса «Купи, дай!». Впрочем, толкучка кипела и у прилавка с шарами, светящимися рожками и прочей китайской ерундой – детям хотелось праздника, родители потакали, вспоминая себя в их возрасте.

Пора! Внутренний голос вернее всяких часов подсказал – время готовиться к представлению. За четыре года Лёшка так и не научился относиться к выходу на манеж равнодушно – всякий раз заполошно стучало сердце, поднималась в крови горячая, хмельная волна, ожидание невиданного успеха. А следом – неизбежное разочарование. Николай Шишкин, жокей и руководитель номера «Чингиз-хан» много раз упрекал Лешку за вспыльчивость. Сам цыган и страстный любитель лошадей, он считал, что к работе следует подходить с холодной головой – пусть зрители переживают.

Входя в гримерку, Лешка спиной почувствовал недовольный взгляд старшего, но сделал вид, что ничего не заметил. Быстро переоделся в «монгольский» костюм с островерхой шапкой, натянул на ноги мягкие сапоги. По привычке размял пальцы, потянул носки, выгнулся, коснувшись руками пола. Порадовался теплой одежде – несладко нынче придется воздушным гимнастам и полуголому крафт-жонглеру.

В коридорчике было зябко, артисты кутались в шали и свитера. Жалобно повизгивал медведь Яшка, лаяли хаски – зверей с вечера не кормили. Дрессировщик Потап пытался расшевелить удава – змей от холода норовил впасть в спячку. Клоуны вполголоса ссорились, выясняя, кто у кого стрельнул и не отдал сотню. Грохнули аплодисменты, нарочито веселый голос конферансье приветствовал жителей славного города Феодосии, пожелал им приятного вечера.