Игорь Пресняков - Роковая награда

Постовой у газетной тумбы отдал честь. Андрей откозырял в ответ.

Вот и разница – в Париже жандарм уж точно не обрадуется ордену Красного Знамени. Проза жизни.

Андрей дошел до гостиницы.

За конторкой Баранов с очками на носу усердно читал «Правду».

– Как прошел день, товарищ Рябинин? – оторвался от газеты хозяин.

– Благодарствую, неплохо.

Баранов удовлетворенно поклонился:

– Желаете чего-либо?

– Спасибо, нет. Хочется отдохнуть. Завтра разбудите меня в шесть.

Андрей поднялся к себе в номер, скинул сапоги, китель и повалился на кровать. Впечатления уходящего дня проплывали будто в кинематографе, торопливой трескучей лентой. Хотелось строить планы, но мысли путались, и планы превращались в полную неразбериху.

Среди ночи Андрея разбудил выстрел. Он по привычке вскочил на ноги, подумав, что удачно заснул в одежде.

Стреляли недалеко. Вот еще раз. И еще!

Стремглав натянув сапоги, Андрей открыл сундучок и вытащил верный «браунинг». Вспомнилась идиллия прошедшего вечера. «Неужели и здесь?»

Он вышел в коридор и спустился в холл. За конторкой спал бородатый мужик. Рябинин ткнул его пистолетом:

– Эй! Ты кто будешь?

Мужик очнулся, недобро глянул на Андрея и зевнул:

– Ночной я, портье, Силантий.

– Что за выстрелы? – не унимался Рябинин.

Силантий махнул рукой:

– Херня, товарищ. Налетчики шалят. Ступайте спать, нешто у вас на Дальнем-то Востоке не стреляют?

– Верно, стреляют, – согласился Андрей. Ситуация показалась ему глупой. Он засунул «браунинг» в карман и пошел в номер.

«Газеты кричат об окончательной победе над преступностью, а тут – на тебе». Рябинин разделся, улегся в кровать и заснул.

Мишка Корнуков, ученик столяра, опаздывал на работу на десять минут. Он вбежал в цех и тут же наткнулся на мастера Рогозина.

– Виноват, Сергей Нилыч. Бегу, бегу! – краснея от смущения, развел руками Мишка.

Рогозин насупился и сделал пометку в блокноте.

– Третье опоздание за месяц. Получишь в табеле на час меньше. Можешь гулять до семи, – отрезал мастер и отвернулся от Корнукова.

Цех готовился к новому дню: столяры выставляли на верстаки инструмент, машинно-заготовительный участок уже запустил станки. Пол еще был влажен от недавно законченной уборки. Молоденькая поломойка Вера Машукова прибирала свои ведра и совки.

Наказанный Корнуков уныло поплелся в раздевалку. Его наставник, Егор Васильевич Ковальчук, пожилой сухопарый рабочий, проводил Мишку грустным взглядом.

– Ну как, Васильич, трудненько с ученичком-то? – крикнул от соседнего верстака Степан Лошаков, низенький крепыш в смоляной бороде.

Ковальчук усмехнулся в усы и махнул рукой:

– По мне, Митрич, так молодым надобно летом работу часов с восьми начинать. Небось прошлялся полночи, вот и опаздывает. Один хрен, толку с него никакого, уж и не знаю, как он на разряд сдавать будет.

– Ему, дядя Егор, комсомол поможет, – весело бросил со стороны высокий столяр лет тридцати. – Корнуков ведь активный, вот комсомолисты ему солидарность и проявят.

Смех его оборвал грубый окрик:

– Хватит гоготать, Самсонов! Мишка свое получил, а комсомол нечего трогать, в особенности тебе, элементу несознательному. – По проходу, толкая тележку с напиленными накануне досками, двигался Ваня Лабутный, задиристого вида парень лет восемнадцати.

– Я, Ванятка, может, и не партейный и не комсомолист, да только свободу нашу грудью защищал, покамест ты у мамки под юбкой, по малолетству, прятался, – поглаживая шкуркой модель для литья и не глядя на Лабутного, отвечал Самсонов.

– Давай, поучи, поучи… – сваливая доски у верстака Ковальчука, проворчал Лабутный.

– А и стоит поучить, Ванька! – вновь вступил в разговор Лошаков. – Что ж теперь, Ковальчуку в одиночку с твоими досками корячиться? Или час балду гонять?

– Я не мастер, – хмыкнул Лабутный, разворачивая тележку. – Пусть Рогозин даст замену.

– Иди уж, без тебя разберемся, – буркнул вслед Ваньке Ковальчук.

У верстака появился Корнуков в робе.

– Я, дядя Егор, буду работать, хоть и без оплаты, – заверил он.

– Бери доску, будем строгать, – кивнул Ковальчук.

Остановившись в проходе, Лабутный издали наблюдал за происходящим.

– Вот вам и комсомольская сознательность! – прокричал он и, довольный собой, покатил к машинно-заготовительному.

Приблизился Лошаков:

– Говорят, Васильич, будто нам начальника цеха прислали.