Светлана Кузнецова - Новая Зона. Крадущийся во тьме

Он все же выстрелил в направлении мелкого паршивца, когда не смог больше терпеть. Мальчишка ахнул и упал на колени, но живым все же остался и даже не обмочился с перепуга, хотя глаза зажмурил.

— Считай последним предупреждением, — прошипел Ворон.

Мальчишка пошевелился. Наверняка задумал еще что-то. Из-за угла ближайшего дома, расположенного метрах в двадцати от них, шаркающей походкой вышел труп, зомбяк, ну или матрица, если по-научному. Что-то тащил, но Ворону это показалось уже не важным.

— Отзови, — приказал он, а потом просто отцепил от пояса гранату и кинул под ноги трупаку. Вот еще не хватало с ним возиться! Благо укрытие в виде полурухнувшего кирпичного гаража находилось поблизости.

О мальчишке, надо признать, Ворон в тот момент не подумал, но тот сообразил быстро, рухнул на землю, прикрыв руками голову, и подскочил, стоило отгреметь взрыву.

— Нет! — то ли пискнул, то ли всхлипнул он и затараторил: — Эо ыла еда. Можно ест… ыло… Еда!

— Ты все же не разучился говорить?.. Или это у тебя шок так проявляется? — усмехнулся Ворон, наблюдая самое настоящее горе недоэмионика, который более не походил на опасную тварь, а скорее, на несчастного потерянного человеческого детеныша — Маугли нового времени. Был ли Ворон обрадован таким обстоятельством? Пожалуй, да. Несмотря на попытку эмо-удара и прочие выкрутасы мальчишки, ему действительно хотелось помочь.

— Йа оворил… — Он открывал рот, какое-то время вспоминал слова, неловко шевелил языком, но, пусть и с трудом, произносил звуки, и его даже удавалось понять.

— Я не слышал. — Ворон поймал себя на сочувствующей интонации и поморщился.

Впрочем, мальчишка не услышал слабости в его голосе, ему, похоже, стало ни до чего. Он как-то рассеянно огляделся, пошатнулся, упал на руки, затараторил:

— Есть… еда… хочу…

— Что? — Ворон подошел к нему, пусть этого не стоило делать, присел на корточки и потеребил за плечо. Вряд ли мальчишка стал бы кусаться, да и не в том состоянии пребывал, явно собираясь упасть в обморок.

— Парень?.. Эй!..

Света все не было, а затем пришло удушье. Ворон подумал, что, должно быть, так и сходили с ума те, кто не выбирался живым из барокамеры. Наверняка ему только казалось, будто что-то пошло не так, — чертова мнительность взыграла. Однако убедить себя в этом не выходило. Перед глазами вместо белоснежной крышки висела непроглядная тьма.

— Дышать темно — воздуха не видно, — пробормотал Ворон и с трудом узнал собственный голос. Сколько же он молчал?.. — Эй!

Он понятия не имел, могли ли слышать его снаружи, в барокамеру звуки не проникали, но если имелся хотя бы малейший шанс привлечь к себе внимание, следовало воспользоваться им.

— Эй!

Так шуметь можно хоть до бесконечности или, вернее, посинения. Воздуха катастрофически не хватало. Стало жарко, но вряд ли из-за подскочившей температуры в барокамере, скорее всего Ворон запаниковал. Он дернулся чисто инстинктивно, даже не задумавшись о том, что парализован, и неожиданно натолкнулся рукой на стену.

«Я сумел пошевелиться!» — эта мысль опалила разум, прогнала панику и на несколько мгновений стала самой важной в жизни. Затем он выдернул из вены иглу и принялся ощупывать крышку барокамеры.

Во внешнем мире произошло нечто незапланированное: вряд ли отключение электричества (на этот случай стояли аварийные генераторы) и точно не халатность. Более того, раз никто не кинулся к нему на помощь, Сестринский и его сотрудники либо изолированы, либо уже мертвы. По-хорошему, Ворону следовало затаиться и выждать несколько часов, прежде чем пытаться выбраться самостоятельно, но именно времени у него и не осталось.

Обесточенная барокамера утратила герметичность, крышка прилегала неплотно, но и не поддавалась.

— Стоп, — самому себе сказал Ворон, зажмурившись и резко распахнув глаза, по-прежнему не видя ничего вокруг. — Если неплотно, то я не задохнусь. Наверное. Или по крайней мере не задохнусь в течение пары минут. Надо думать.

Он попытался сосредоточиться на своем теле, ощутить руки и ноги, каждую мышцу, напрячься. Полгода в постели превратят кого угодно в амебу, мышцы атрофируются, и ходить придется учиться заново, но отец водил к нему массажистов, а Сестринский устраивал и иглотерапию, и бил током. Ворон не возражал, хотя ему все эти действия казались тщетными.

«Мертвому припарка», — фыркал он, но сейчас ощущал себя, как прежде, может, и не полным сил, но хотя бы способным передвигаться без посторонней помощи.