Валерий Большаков - Дорога войны

— А в тебе заведутся черви! — прорычал рыжебородый Бармалей и вытащил меч. — Скоро!

— Не понял, — озадачился абхаз, вставая и сладко потягиваясь, — им чего надо-то?

— Видишь, железяку показывает? — растолковал ему кушан, вытаскивая из ножен длинный сарматский меч-карту с перекрестьем в виде полумесяца. — Это он намекает так, чтоб мы ему бороду сбрили! Закусали человека насекомые, заели совсем…

— Стрижем-бреем, скальпы снимаем! — пропел Чанба, вооружаясь гладием.

Бармалей рванулся, обрушивая тяжелый клинок на Эдика, но тот ловок был — отскочил, пропарывая германцу и куртку, и кожу. Меч Бармалеев развалил столик, сбрасывая посуду, и застрял в точеной подставке. Гефестай не оплошал, подрубил великана из северных лесов.

— Первый клиент обслужен! — выкрикнул абхаз. — Следующий!

Молодые германские воины не устрашились — их охватило лихое бешенство. С криками «Хох! Хох!» они бросились на преторианцев всем скопом.

— Наша очередь, — сказал кентурион, вставая из-за стола.

Тиндарид кивнул, дожевывая грушу из Сигнии, и поднялся. Бросил руки за плечи и выхватил из ножен за спиной оба своих меча — две длинных узких полуспаты испанской ковки.

Роксолан вынул из ножен свой акинак — скифский меч длиною в локоть. Хорошее оружие, хоть и древнее. Само в руку просится.

Искандер скрестил мечи и развел их с вкрадчивым, позванивавшим шорохом. На него налетел батав в распахнутой куртке, открывавшей волосатую грудь, украшенную клыками и когтями медведя, нанизанными на шнурок. Могучую шею, почти скрытую кудлатой бородой, охватывала толстая золотая цепь.

— «Златая цепь на дубе том…» — продекламировал сын Тиндара.

Германец сделал мощный выпад, достаточный, чтобы вышибить дверь. Левый меч Искандера отбил батавский клинок, а правый поразил гастилиария в бок. Батав грузно опустился на пол, с детским изумлением глядя на кровавый фонтанчик, пачкающий штаны.

— Рана, конечно, болезненная, — прокомментировал эллин, бывший хирург и завполиклиникой, — но не смертельная. Жить будешь!

Два батава сцепились с Гефестаем и Эдиком, третий прыгал за их спинами, норовя достать преторианцев через головы друзей. Четвертый, шарахнувшись от Искандера, возник перед Сергием, держа в правой руке меч, а в левой — нож, размерами не уступающий акинаку.

Роксолан отшагнул, подпуская батава поближе. Кровь, разбавленная фалерном, бурлила, требуя предать варвара смерти. Германский меч просвистел в воздухе сверкающей дугой, справа налево, и неторопливые движения Лобанова мгновенно набрали скорость. Он перекинул акинак в левую ладонь и сделал резкий выпад, накалывая батава между ребер. Гастилиарий взревел, отмахивая мечом наискосок, полосуя воздух ножом.

Сергий ударил ногой, перешибая батаву левую руку в запястье. Та изогнулась не поздорову, а нож отлетел к стене. До Роксолана донеслись громкие причитания хозяина таверны, с ужасом наблюдающего за тем, как приходит в негодность его собственность.

— Может, хватит? — спросил Сергий батава.

Тот набычился только — и попер в атаку. Теперь германец стал осторожнее, не делал широких замахов, брал не силой, а умением. Нападал и тут же отскакивал.

Лобанов отступил к накрытому столу и спросил:

— Выпьешь?

Голубые северные глаза выразили озадаченность, но руки продолжали орудовать мечом.

— Ну, не хочешь, как хочешь…

Сергий поймал германский меч в верхнем блоке, задержал и ударил ногой, целясь батаву в брюхо. Германец хэкнул, отлетая к стене.

— А я выпью.

Лобанов подцепил свою чашу и сделал глоток. Это демонстративное пренебрежение к противнику просто взбесило батава. Гастилиарий зарычал и оттолкнулся от стены, взмахивая мечом.

Прихватив с блюда кусочек сальца, Сергий кинул его в рот и тут же согнулся, опускаясь на колено, — батавский клинок прогудел поверху. Роксолан тотчас выпрямился, и акинак вошел германцу в бочину. Можно было довести удар до конца — до сердца, но зачем превращать приличную драку в пошлое мочилово?

— Торопиться надо при поносе, — наставительно сказал Лобанов, — и при ловле блох!

Он выдернул меч и шагнул в сторону, дабы сомлевший батав не повалил его. Сощурившись, Сергий огляделся. Искандер больше не дрался — сидел на скамье, опираясь на оба меча, и наблюдал за Гефестаем. Тот, отобрав клинок у своего противника, вразумлял германца кулаком. А кулачок у кушана был — что твоя гиря.

— Не балуй, — приговаривал Гефестай, охаживая батава то с левой, то с правой. — Так себя хорошие мальчики не ведут! Доходит?