Олег Шушаков - И на вражьей земле мы врага разгромим. 1 книга. На сопках Маньчжурии

"Такая вот война…" — подумал Ильченко. И так больно ему стало… И хорошо, что никто не услышал этой боли. Он отвернулся…

— Ну, а ты когда успел? — спросил Владимир, мгновение спустя, Колю, кивнув на Золотую Звезду.

— Указом от двадцать девятого августа, за таран, — просто ответил тот. — А старлея, месяц назад дали.

— Таранил, значит, — сказал Владимир. — Пропеллером?

— Не-а… На скорости консолью рубанул по крылу. И сам тоже упал… Там такое было! Слыхал, как они на Владик ходили?.. По сотне бомбардировщиков за раз! И сотня истребителей в прикрытии. Такая мясорубка была!.. Вовку Малахова помнишь?

— Ну.

— Расстреляли в воздухе, когда он на парашюте выбросился из горящей машины.

— Сволочи!

— Я у самой земли открыл, все никак не мог вращение остановить, а то и меня бы тоже, наверное, — сказал Коля.

— Такая вот война, — сказал Ильченко и опять отвернулся.

А что тут еще скажешь… И не надо.

Владимир налил всем и встал. Как самый младший по званию из присутствующих, он поднял тост:

— З а С т а л и н а!

И все встали…

— З а С т а л и н а!!

И слова эти разнеслись по залу глубокой, низкой волной. И посыпались стулья, падая. И все вставали, один за другим. И все поднимали рюмки и бокалы. Ребята повернулись к залу. И Золотые Звезды засверкали на их груди…

— З а С т а л и н а!!!

И все, кто их видел. Все, кто в этом зале был. Все подняли бокалы вместе с ними!.. В с е!.. Ради этого можно было умереть!.. И они выпили! Все вместе! А потом захлопали… И эти аплодисменты, стоили, дороже всего на свете.

Владимир сел и склонил голову. Нет, он не пьян… Просто у него больше ничего нет. Не было. И не будет! Никогда! Кроме Сталина!

— А знаете что, ребята? — Ильченко разлил по новой из графина. — А давайте теперь, за вас, за Сталинских Соколов! И морских, и сухопутных…

Владимиру этот тост показался смутно знакомым… Но был он так красив! И за это нельзя было не выпить. Они и выпили.

— Ну, вот, а потом меня подбили… — Ильченко опять рассказывал свою историю, но уже обращаясь к Николаю. — Иваненко, помкомвзвода, рядом шел. Буксир завели по быстрому, пока самураи не набежали… Ну, и вытащили меня. А пока ехали, еще один экипаж подобрали из соседней роты. Вывезли. Обгорели ребята здорово. Это у нас обычное дело, — майор махнул рукой и поднял голову.

А лучше бы не надо…

Потому что в этот момент мимо них проходили музыканты и певица… Которая. Взглянула ему в глаза и улыбнулась… Е м у! Так нежно!

Ильченко онемел…

Яркая, безнадежно красивая блондинка в роскошном длинном платье, с прической как у немецкой киноактрисы Греты Гарбо… Н е з е м н а я женщина.

Когда музыканты заиграли, она запела нежным контральто:

Танцплощадку перед небольшой сценой в центре зала сразу же заполнили пары.

И голос певицы, и все остальное, как весьма обтекаемо показал рукой майор, было очень даже, как бы это сказать! И ребята вдруг увидели, к а к это бывает. Когда к человеку приходит любовь с первого взгляда…

— Жаль пригласить нельзя, — вздыхал Ильченко. — Петь-то некому будет.

— А пусть музыканты одну песню без слов сыграют, — предложил Владимир.

— Точно! — ухватился за эту мысль майор. Он хлопнул рюмку вне очереди, встал, одернул свой серый френч, и направился к конферансье, притулившемуся недалеко от сцены возле столика администратора.

А под высокими сводами плыла грустная мелодия и разрывала душу:

— Ну, а ты, Коля! Ирину не забыл еще? — спросил Владимир.

Коля помотал головой. У него так щемило сердце от этой песни! Он обхватил голову руками… Нет! Зачем он об этом говорил… Нет! Причем, тут Володя… Нет! Ирину он не забудет никогда! И н и к о г д а, и никого больше не полюбит!.. Почему-то он знал это совершенно точно.

— Ты, не понимаешь, Володя… Я даже не знаю, какая у нее теперь фамилия! Как мне ее найти, если я не знаю, какая у нее фамилия?!.. Нет, ты скажи!.. Как?! Как я могу ее найти?!.. Как? — повторял он снова и снова.

А мелодия, отражаясь от мраморных стен, печально бродила по залу, между столиков. Чудесный голос проникал прямо в душу и терзал ее, и терзал… А может, певица так проникновенно пела о своей собственной горькой любви?