August Fliege: ЕСЛИ СУДЬБА ВЫБИРАЕТ НАС…

Дом, где находился лазарет, был частью большого хутора, весьма своеобразно застроенного. Налицо было явное смешение стилей - традиционно русского и восточноевропейского. С парой больших изб соседствовали крытые соломой мазанки и двухэтажный дом немецкого типа - с мореными внешними балками, белеными стенами и красной черепичной крышей.

Я задумался, пытаясь определить, в каком регионе я нахожусь. Попытка вспомнить хоть какие-то детали успехом не увенчалась. Причиной всему была явная посттравматическая амнезия - последствия контузии. Закрыв глаза, я усиленно рылся в памяти, но кроме мелькающей череды смутных образов - ничего. Внезапно, в голове явственно прозвучал звон станционного колокола и хрипловатый, зычный голос объявил 'Поезд отправляется!', а перед глазами встала картина - двигающиеся за окном вагона постройки, люди на перроне и крупная вывеска на здании вокзала - 'ВАРШАВА'.

Нервное напряжение сказалось незамедлительно - я почувствовал головокружение, волной накатила слабость. Меня качнуло. Чтобы не упасть, пришлось ухватиться за опорный столб крыльца.

Окружающая действительность сильно искажалась фиолетовыми кругами в глазах, и все время норовила расплыться до полной потери четкости. Обняв полированное резное дерево, я прикрыл веки и попытался привести мысли в порядок. В голове бурлило, как в перегретом паровом котле, который взорвется с минуты на минуту. Какая-то чудовищная воронка закружилась в моем сознании, увеличиваясь в размерах. Я чувствовал, что сейчас может произойти что-то необратимо ужасное…

Неожиданно меня прорвало:

- Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли, - сами собой шептали непослушные губы. - Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. АМИНЬ! - Сказал и, не открывая глаз, медленно перекрестился…

Отпустило…

В голове всплыла глупая фраза из известного фильма 'Вот, что крест животворящий делает!'.

Переждав неожиданные последствия своего вынужденного мнемонического кретинизма, я осторожно спустился с крыльца и, пройдя с десяток шагов, с облегчением присел на завалинку.

- Фу-у-ух. Эвона, как меня торкнуло…

- Я прошу прощения, но мне показалось, что вы что-то сказали? - неуверенный ломающийся голос прозвучал совершенно неожиданно.

Я повернул голову, пытаясь разглядеть говорившего. В воротах стоял высокий нескладный молодой человек в форме с погонами вольноопределяющегося. Обмундирование топорщилось на нем, в полной мере олицетворяя идиому 'как на корове седло'. Маленькие круглые очки-велосипеды на носатом веснушчатом лице усиливали впечатление общей несуразности.

- Э? Да… - только и смог выговорить я.

- Ах, простите! - он подошел ближе, смешно по-птичьи переставляя ноги. - Мы, кажется незнакомы. Засим, разрешите представиться. Комаровский Григорий Сергеевич вольноопределяющийся при штабе полка.

- Очень приятно! Прапорщик фон Аш Александр Александрович, - я сделал попытку встать, чтобы поздороваться, но был остановлен собеседником:

- Сидите-сидите! Мне показалось, что вы чувствуете себя не совсем хорошо!

- Спасибо, - я, с облегчением плюхнулся обратно.

- Собственно говоря, господин прапорщик, меня направил к вам мой непосредственный начальник - полковой адъютант. Доктор доложил, что ваше обмундирование утрачено в результате боевых действий. Я вызвался оказать содействие. - Комаровский извлек из-за спины доселе невидимую пухлую полевую сумку, расстегнул ремешок и с заметным трудом вытащил тетрадку в картонной обложке. - Вы позволите?

- Присаживайтесь!

- Благодарю! - он по-сиротски примостился рядом, раскрыл тетрадку на чистой странице заложенной карандашом. - Итак, вы не могли бы поведать мне все подробности происшедшего?

- В каком смысле?

- В прямом. Ваш рассказ станет основой для разъяснительной записки об обстоятельствах приведения в негодность действительного обмундирования. На основании данной записки, вам выдадут внеочередные 'мундирные'. Военная бюрократия, так сказать.

- Ну что ж… Я не очень хорошо помню произошедшее, но… - и я принялся рассказывать.

Выслушав краткое изложение происшедшего, Комаровский попросил рассказать поподробнее, то и дело, задавая наводящие вопросы. При этом он непрерывно чирикал карандашом в своем 'кондуите'. Обессиленный, я почти не сопротивлялся и лишь под конец вежливо спросил - неужели получившийся рассказ на пять страниц необходим для соблюдения всех формальностей.