Юлия Белова - Этот прекрасный свободный мир...

-- Здесь, -- голос девушки так дрожал, что Роберт с трудом разобрал, что она сказала. Мойра подошла к столу, и даже по ее спине молодой человек догадался, как девушка напугана. -- Мойра, домашний любимец, -- прошептала она.

-- Очень хорошо, Мойра, -- декодер с щелчком присоединился к ошейнику. -- Код... -- длинный перечень букв и цифр невозможно было запомнить, но Черч что-то сверил с бумагами.

-- Все правильно.

-- А теперь, Мойра, сними украшения и разденься.

-- Но это же подарки, -- жалобно пролепетала Мойра.

-- Милочка, -- голос свободного был полон терпения и снисходительности, -- пока ты находилась под опекой свободных Рейбернов, ты могла получать во временное пользование часть их имущества, но сейчас ты перешла под опеку комиссии и должна вернуть собственность реальному хозяину.

-- Пожалуйста! -- взмолилась Мойра. -- Не надо...

-- Мойра, делай, что тебе говорят, -- приказал Черч.

Девушка окинула всех почти безумным взглядом, как загнанный зверек бросилась к ногам Рейберна, обняла его колени, разрыдалась.

-- Хозяин, заступитесь за меня... вы же сами мне это подарили... и хозяйка тоже! Сжальтесь...

Рейберн оттолкнул Мойру, резко развернулся и пошел в дом. Мойра билась в истерике, лежа на узорчатой плитке.

Один из полицейских поднял девушку и почти поднес ее к столу. Два других заступили дорогу Рейберну.

-- Простите, свободный Рейберн, но вы должны присутствовать при инвентаризации. Вернитесь!

Роберт вцепился в подол футболки, нервно смял его, когда Мойру начали раздевать, а когда два доктора принялись осматривать девушку, опустил глаза...

-- Свободный Рейберн, подпишите акт.

Рейберн, не глядя, подмахнул бумагу... Раздетую, плачущую Мойру унесли в автобус.

-- Питомец Лесли...

-- Питомец Бак...

И вновь все повторилось сначала. Жалобы, слезы и мольбы... Оставленная одежда... кучка украшений... стопка актов... и изобретательность питомцев... Украшения прятали во рту -- и не только во рту, -- но исполнители работали четко и слаженно, как будто давно привыкли к таким сценам.

-- Питомец Бобби...

Роберт вздрогнул. Хриплым голосом сказал "Здесь", подошел к столу:

-- Питомец Бобби, -- доложил он. -- "Домашняя мебель".

Привычный щелчок декодера:

-- Код QPW1397... -- Роберт попытался запомнить свой номер, но на двенадцатой цифре сбился.

-- Сходится, -- доктор Черч поставил галку в одной из граф.

-- А теперь, Бобби...

Роберт не стал дожидаться окончания фразы: снял часы и цепочку, разделся, аккуратно положил вещи на стол.

-- Часы... корпус платиновый... четыре бриллианта... полкарата каждый... -- исполнители старательно заполняли лист и раскладывали имущество, "временно оказавшееся в собственности питомца", по коробкам.

-- Раскрой рот и высуни язык...

-- Не надо, -- произнес Черч. -- У него ничего нет.

-- Порядок есть порядок...

-- Как знаете, -- буркнул управляющий, -- но это пустая трата времени...

Исполнитель сменил перчатки и поправил зеркальце на лбу.

-- Открой рот, Бобби, вот так... молодец... поверни голову...

Когда досмотр, наконец, закончился, и свободный Рейберн подписал еще один акт, доктор Черч хлопнул Роберта по плечу:

-- Ладно, парень, я вытащу тебя... А сейчас иди в автобус. Все будет хорошо...

Роберт успел сделать только шаг, когда полицейские цепко ухватили его за локти.

-- Шевелись веселей, поедешь со всеми удобствами, -- пошутил один из них.

Одна из дверей автобуса распахнулась, Роберт забрался в отсек и сел в кресло питомца. Руки на подлокотники, ноги в специальные выемки, шесть ремней и подушка безопасности. Полицейский проверил крепления и захлопнул дверцу. Роберт услышал щелчок замка.

"У меня девять жизней..." -- вспомнил он детскую считалку. "Минус еще одна".

Его жизнь у Рейбернов закончилась, но не так как Роберт надеялся еще утром.

После женитьбы Томас Лонгвуд обнаружил, что его жизнь резко изменилась к лучшему. Заботливая жена, встречающая его по окончании трудового дня собственноручно приготовленным печеньем, домашний уют, очаровательные вечера, благословенные ночи... Лонгвуд уже не удивлялся, как быстро и легко Марша приняла новый мир. В их особняке она была милой и домашней, на светских раутах -- величественной и невозмутимой, и Лонгвуд не знал никого, кто посмел бы отозваться о Марше дурно.

Светская хроника писала о его жене с откровенным восторгом, консулы относились к ней с уважением, и даже Эллис Дженкинс время от времени расспрашивала о жизни там. К удивлению Лонгвуда донести до сенатора многие истины об Оставленной мире Марше удалось много лучше, чем ему самому, так что Лонгвуд мог только восхищаться талантами жены.