Мария Чепурина - На самом деле

Прошло полчаса. «Бьюсь как рыба об лед!» — с огорчением подумал Андрей. Не везет, как обычно!

Андрею с рождения не везло.

Самым главным невезением в жизни аспиранта явились его имя и фамилия. Класса до девятого он жил спокойно, изредка побиваемый резвыми друзьями за очки и слишком умный вид. А потом Андрей узнал, что в мире существует еще один человек по фамилии Филиппенко. Человек, с которым у Андрея совпадали не только фамилия, но и инициалы: только того Филиппенко звали не Андреем, а Александром.

И, что самое важное, Александр Петрович Филиппенко был знаменитостью. Предметом споров. Скандалистом. Аферистом. И кумиром для массы поклонников.

Знаменитый Филиппенко называл себя историком, и полки книжных магазинов ломились от его трудов: «Новый взгляд на Киевскую Русь», «Вся правда о Мамае», «Египет, которого не было», «О чем врут учебники», «Исправленная хронология индусов» и тому подобное. В этих и других книгах Александр Филиппенко развенчивал злодейский заговор историков, заставивших граждан нашей страны поверить в то, что полководец Ганнибал и Карл Великий жили некогда на свете. Первый, если согласиться с версией «Новейшей хронологии», был ни кем иным, как дедом Александра Сергеевича Пушкина, арапом Петра Великого, случайно, по ошибке переписчика, попавшим в древний мир. Да, кстати, изначально имя этого арапа звучало, разумеется, Каннибал: ну, всем известно, что евреи тайно приносят человеческие жертвы, а ведь звали-то несчастного Абрамом. Что до Карла, то личность известного франкского императора была сфальсифицирована марксистами, желавшими увековечить память их великого учителя. Стоит ли объяснять, почему популярность трудов Филиппенко была громадной?

Призвание свое Андрей осознал, когда ему было лет десять. Он помнил дни рождения всех своих одноклассников, потому что каждая из дат совпадала с историческим событием. Лешка, например, родился в день пленения Паулюса под Сталинградом, Витька — в годовщину Невской битвы, именины Машки приходились на дату убийства Александра Второго и Влада Листьева. Алгебру и химию Андрей не любил. Из физики он помнил только, что закон какого-то Кулона был открыт в тысяча семьсот восемьдесят пятом году, а закон какого-то Шарля в тысяча семьсот восемьдесят седьмом. В чем состояли эти законы, Андрей так и не понял. Лишь недоумевал: почему французы занимались этой ерундой, если приближалось взятие Бастилии?

Что за жизнь ждала в стенах университета однофамильца Александра Филиппенко? Андрея с громадным трудом зачислили на исторический факультет. Приемная комиссия не знала, что делать: Андрей отлично ответил на вступительных экзаменах, но как быть с его фамилией? Историк Филиппенко — да это же даже смешно звучит, какой-то оксюморон! Первый курс стал для Андрея настоящим испытанием. Группа смеялась, от шуток вроде «Это не ты написал?» было невозможно защититься, девушки не смотрели в его сторону. Спустя два года Андрей все же подружился с девушкой с факультета. Он даже сделал ей предложение. Девушка ответила, что лучше станет Дураковой или Пупкиной, но только не Филиппенко! Секретарь деканата иронически хмыкала, выписывая Андрею справки. Каждый новый преподаватель непременно отпускал насчет его фамилии какую-нибудь колкость: в основном, одну и ту же. Незнакомые ребята в гуманитарном читальном зале библиотеки то перешептывались, то ржали, завидев однофамильца «разоблачителя». Словом, жизнь была кошмарной.

Поступив в аспирантуру, Андрей было понадеялся, что все его мучения остались позади, ведь он стал «коллегой», а не просто «уважаемым», как иронически адресовались к студентам бывалые преподы. Но не тут-то было. Невзирая на его специализацию — ранняя Российская империя, — Андрею поручили семинар по древнему Востоку у первокурсников. Ему пришлось сражаться с новичками: они смеялись, он в ответ свирепствовал, заставляя их выписывать на карточки не только цвет и форму стелы Хаммурапи, но и точные ее размеры. Первокурсники ненавидели Андрея, за глаза дразнили «сочинителем», «писателем», «фантастом» и другими нехорошими словами. Постепенно аспирант стал замечать, что бесится просто от звучания собственной фамилии. Он возненавидел строчку в своём паспорте. Короче, получалось, что проклятый лжеисторик завладел его жизнью.

Андрей терпеть не мог преподавание. В то, что можно научить кого-либо чему-либо, он не верил, считая, что учиться можно только самостоятельно. Во время чтения лекций Андрей понял, что упрощает материал, расходится с программой, хочет посвятить студентов в сущность историографической дискуссии, на которую нет времени. И девчонки все время хихикают! Нет, его стихией было вовсе не преподавание. Он любил научную работу. Среди тяжелых папок с пожелтевшими бумагами, среди бурых закорючек, на поверку оказывающихся автографами вершителей судеб, среди сухо пронумерованных дел и описей, скрывающих в своих недрах людские жизни и смерти, — вот где был истинный дом Филиппенко.