Мария Чепурина - На самом деле

Марина тёрлась вокруг Бори, без конца вертелась под ногами, попадалась на глаза, невзначай дотрагивалась, задевая его то одним, то другим своим местом. Она садилась на стол, демонстрируя ножки. Смотрела взволнованно. Вздыхала томно. Улыбалась игриво. Громко хвалила Бориса за его высказывания о политической жизни и про загнивание Запада. Читала ему отрывки из отчета по основной деятельности института ОММ — охраны материнства и младенчества. В отчете говорилось про роды, и, возможно, Новгородцев мог бы хоть ненадолго перестать думать о судьбах родины, а обратить свои мысли к тому, что касается размножения. Особенно увлекательным и эффективным показалось Марине секретное, предназначенное только для врачей методическое письмо 1957 года о противозачаточных средствах. Читая, что пренебрежение женщин контрацепцией основано главным образом на незнании деталей нового указа Верховного Совета СССР, предписывавшего предохраняться, Марина все еще надеялась, что Боря станет хоть чуть-чуть более игривым, обратит внимание на ее чулки. Она с тоской смотрела на набитые бумагой стеллажи и думала о том, как классно было бы спрятаться где-нибудь там, между полок. А Борис ее искал, искал бы… И нашел бы! А она бы защищалась толстым делом — например, отчетом о торжественном открытии завода, пуске первых тракторов… Защищалась, но он победил бы.

— Рекомендовать противозачаточные средства в соответствии с культурным уровнем супругов, — прочитала практикантка.

В хранилище вошла Лидия Васильевна.

Сначала Марина думала, что начальница опять хочет что-нибудь ей продать. Особа, руководившая практикой, без конца пыталась сбыть кому-либо что-либо из известных косметических каталогов. Именно поэтому в комнате за дверью сегодня во весь голос обсуждали проблему выбора шампуней.

Но начальница пришла с заявкой от читателя. Читатель в зале был всего один — Марина это знала, — тот очкастый парень со своей смешной фамилией. Иногда ребятам приносили его требования на новые дела. Тогда им полагалось отыскать сначала фонд по номеру, ту полку, где лежали документы, потом, конечно, опись — если она есть. А дальше та же самая морока: стаскивать с полок пыльные связки, ковыряться в них в поисках указанного дела, класть карту-заместитель, на которой нужно было записать фамилию читателя, и снова все завязывать, рассовывать, распихивать, вдвигать и поднимать. Удобнее было с новыми делами, помещенными в коробки вместо связок: там откинул крышку, отсчитал на ощупь нужный номер, вынул — и готово!

После этого заказанное дело относили в комнату этажом выше, как раз над «офисом» с четверкой архивистов. Там был вход еще в одно хранилище. От студентов требовалось вписать в журнал фамилию читателя и номер выданного ему дела, а затем оставить папку на столе. В читальный зал практиканты не ходили. Лидия Васильевна сама выносила дела историкам. Она же приносила из читалки те документы, что были им уже не нужны.

— Ничего себе! — произнесла Марина, когда Боря притащил кипу дел. Их надо было расставить по местам. — И как он умудрился все прочесть?

— Так это ж интересно, — сказал Боря, открывая папку. — Может быть, и мне Петром заняться? Фонд 115. Ага, фонд князей Заозёрских!

— Ты уже изучил каждый фонд? — удивилась Марина.

— Нет, просто читал в каталоге. Похоже, усадьба князей была неподалеку. Забавно!

— Что там? Покажи!

И Марина придвинулась к Боре так близко, как только возможно.

В руках его было письмо, написанное каким-то Прошкой. Оно замечательно пахло источником, древностью: даже Марина, не слишком большая фанатка науки, пришла в восхищение. И самое главное — неведомый Прошка писал из самого Лондона! Два практиканта прочли документ без усилий: курс палеографии проходили весной, студенты помнили его очень хорошо. Главное из того, что нужно для прочтения скорописных русских текстов, можно было усвоить за час. Если знаешь буквы «В», «С» и «К», то можно уже ничего не бояться. Символ вроде знака Близнецов из астрологии — буква «веди». «Слово» — просто вертикальная полоска. А если их две штуки — это «како».

— Да он был в Великом Посольстве! — воскликнул Борис. — Ничего себе, круто!

— Наверное, слуга или кто-то в этом роде?

— Грамотный больно…

— А пишет, похоже, невесте. Ой, как романтично!

«Свет мой фройлейн Софьюшка» — такими словами Прошка начинал свою эпистолу. Выражений ненашинских нахватался. Видимо, он был из благородных, раз имел невестой Заозёрскую — иначе как попасть письму в архив князей? Прошка оказался «волонтиром» — добровольцем, как и некто Петр Михайлов, ехавшим учиться. В каждой строчке автор изливал жалобы. Ему приходилось строить корабли, потея под ярким солнцем с жутким инструментом, ему приказывали плавать на построенных кораблях по морю, что хуже в десять раз, поскольку страшно («приплыли четвёртого дня с Божьей помощью»). То он мучился отсутствием парилки («свиньи немцы суть изрядныя»), а то жестокий царь велел пить горькое вино и нюхать отвратительный табак. Прошка страдал, но домой отпроситься не мог. В конце письма он клялся невесте, что свадьбу сыграют тотчас, как он вернется в Россию. Конечно же, если останется жив в жутких Европах.