Алексей Волков: Командор

— В том, что ее нет. Все, что ни один нормальный западный человек не в силах понять, объясняется извечной русской ленью. Какой-нибудь Джон осознал, что он, извините за выражение, дерьмо, и сразу из кожи вон лезет, чтобы из этого дерьма выкарабкаться, а наш Иван вместо того, чтобы трудиться, как это делают в цивилизованном мире, продолжает лежать на печи да предаваться несбыточным грезам. — Лудицкий незаметно для себя увлекся и теперь говорил с жаром, словно выступал с трибуны перед многотысячной аудиторией. — Все русские сказки полны чудес типа золотых рыбок и волшебных щук, без проблем выполняющих все пожелания героя. Отсюда и вера в царя-батюшку, в генсека, в доморощенный социализм — во что угодно, лишь бы ничего не делать и ни о чем серьезном не думать. А чтобы как-то оправдать свою неспособность к делам, выдумали квасной патриотизм, долг перед государством, миф о собственной исключительности и прочую чепуху. Кто мне скажет, что смогла дать миру Россия? Да ровным счетом ничего!

— Вы не правы, Петр Ильич, — вставил Флейшман воспользовавшись паузой. — Хотя я, честно говоря, не патриот, но были на Руси и Менделеев, и Циолковский, и тот же Сикорский, наконец. Да и русская культура на Западе ценится весьма высоко.

— Исключения лишь подтверждают правило, — отмахнулся Лудицкий. — Нет, тысячу раз был прав Петр, взяв Запад как пример для подражания. Он первым сумел понять, что сами мы рожей не вышли, а раз так, то надобно поучиться у тех, кто поумнее.

— Положим, первыми это поняли еще те, кто пригласил Рюрика, — опять не сдержался Флейшман.

— В чем наша задача, господа? — продолжал между тем депутат. — Говоря «наша», я подразумеваю всех здесь сидящих — как людей состоятельных и уже в силу этого являющихся цветом нации, — так вот, задача заключается в том, чтобы раз и навсегда убедить наших Иванов в отсутствии у них превосходства, в их исконной неполноценности по сравнению с Джонами и Гансами, и в необходимости раз и навсегда отречься от прошлого с его бесконечными заблуждениями. Пора признать, что нечего в сотый раз изобретать велосипед. Все лучшее давным-давно изобретено. Без Запада мы — ничто. Чтобы стать кем-нибудь, нам надо тщательно скопировать все существующие там институты: демократию, систему ценностей, налоговую инспекцию, наконец.

При последних словах собеседники Лудицкого многозначительно переглянулись.

— … Надо слушать, что говорят нам правительства развитых стран, и только при этих условиях наша родина станет государством, с чьим мнением будет считаться весь мир…

— Прошу прощения, Петр Ильич, — прервал разглагольствующего депутата появившийся в салоне Кабанов, хорошо сложенный, хотя и не блещущий мужской красотой начальник охраны Лудицкого. — Вас вызывают к телефону. По-моему, спикер. С ним сейчас говорит Дмитрий.

— Извините, господа. — Лудицкий гордо обвел взглядом собравшихся за столом и поднялся, всем своим видом демонстрируя собственную значимость. — Даже в отпуске не дают покоя.

— Знаем мы его дела! — усмехнулся Флейшман, едва депутат вышел из салона. — Наверное, спикер хочет спросить, какая на Балтике погода, и не докучает ли морская болезнь. Развел здесь бодягу, словно мы только и мечтаем, чтобы государство обложило нас дополнительными налогами на содержание таких бездельников!

— Да, умничает Петр Ильич много, — осторожно согласился Грумов. Как человек далеко не первой молодости, он по привычке предпочитал в компаниях не очень критиковать представителей власти, хотя на свои деньги легко мог скупить добрую половину Думы.

— А ты тоже хорош! — повернулся к Флейшману Пашка Форинов. — Сидишь с умным видом и замечания вставляешь!

— Так скучно же, Паша! Мужик ты неплохой, но кроме денег да баб говорить с тобой совершенно не о чем. Надо же кому-то разговор поддержать. Вдруг и Лудицкий понадобится?

— На хрен он нам сдался? — сказано было, разумеется, покрепче. — Тоже мне, фигура!

— Не скажите, молодой человек, — возразил на правах старшего и самого богатого Грумов. — Контакт с власть предержащими еще никогда и никому не мешал. Какая бы власть ни была, одним она обязательно вставит палки в колеса, на других будет равнодушно смотреть сквозь пальцы, а третьих возвеличит и создаст им все условия.

— Далось мне это величие! — Форинов налил рюмку коньяка и выплеснул ее содержимое себе в рот. — Лишь бы в мои дела не вмешивались, остальное я и сам зубами вырву.

— Да, зубки у тебя что надо! — чуть заметно усмехнулся Флейшман. — Такими впору железо грызть!