Евгений Токтаев - Тени надежд

Пятидесятилетний стратег и прежде не отличался суровой невозмутимостью, свойственной воинам его возраста и положения. Он всегда находился во власти чувств, радовался и горевал на разрыв сердца. Два года назад, когда родился его поздний, обожаемый сын Деметрий, немолодой уже полководец закатил невиданный пир, едва не спустив на него все свое состояние. Молодежь посмеивалась, а вот теперь, когда мир перевернулся, испуганно жалась к старшему, хоть он сейчас и беспомощен, как слепой котенок.

– Дальше успокоились, как смогли, и стали думать. Ох, не зря Антипатр с Парменионом уговаривали царя жениться, чуть не на коленях перед ним стояли. Ни в какую. Как знали... Что дальше, Антигон? Наследника нет, вот что дальше.

– А что Арридей?

– Ты бы хотел такого царя, как Арридей? Послушный, добрый, мухи не обидит... Сидел бы на троне с отсутствующим взглядом и интересовался бы только сластями и игрушками. В двадцать с лишним лет...

– Нет.

– Вот и другие... не захотели, чтобы кто-то правил втихую от его имени. Мы нашли беднягу в шатре. Он, очевидно, все понял в последний момент, словно боги ему перед смертью вернули разум. Пытался бежать, но куда такой убежит... Кинжал, в его спине торчавший, никто не опознал. Не нашли убийцу, да, по правде, и не искали. Кое-кто вспомнил по Линкестийца, но того и след уже простыл. Небось, к тестю своему сбежал, когда увидел, как с претендентами на трон иной раз поступают. Да никто бы его не поддержал, не верю я в то, что за линкестийцев многие стояли. Сыновья Аэропа сами о себе эти слухи распространяли, за что и поплатились, дураки.

– И больше царской крови никого нет, – сказал Антигон, – если бы тогда оставили в живых Аминту... Единственный реальный и законный претендент. Уж Олимпиада расстаралась, упыриха. Кончились Аргеады...

Он постепенно приходил в себя, свыкнувшись со случившимся, и вновь приобретал способность мыслить здраво и взвешенно. Боль, не отпускавшая с тех пор, как вернулось сознание, отступила на второй план. Он вновь был стратегом, одним из самых старших по возрасту военачальников. Александр поставил его командиром эллинских союзников и во время битвы при Гранике Антигон находился на левом фланге в подчинении Пармениона. Бой там вышел не слишком жаркий, однако ему вот хватило...

– И тогда вы созвали собрание войска, – уверенно предположил стратег.

– Да, – подтвердил Птолемей, – собственно, это случилось еще до того, как мы нашли бездыханное тело Арридея. Пехота назвала его царем. "Друзья" пытались возражать, а Парменион молчал. Когда стало ясно, что Аргеадов больше нет, выступил Филота. Он напомнил всем о древнем обычае...

– ...и предложил в цари своего отца.

Птолемей внимательно посмотрел на стратега.

– Акарнанец уверил меня, что ничего не говорил тебе.

– Думаешь, я придуриваюсь, изображая неосведомленного? Нет, Лагид, я просто почти на двадцать лет старше тебя. Нет здесь ничего удивительного. Филиппа ведь тоже избрало войско. Он не мог царствовать по праву рождения и стал первым среди нас лишь, как опекун малолетнего Аминты. А потом взял и задвинул своего племянника подальше. Войско называет царя, Птолемей, и оно выберет того, кто способен побеждать. Филипп был способен – выбрали его. Парменион способен, что доказал многократно. Я не удивлен.

– Ты прав, – согласился Лагид и с выражением продекламировал, – Аргеадов нет более, зачем же искать царя среди знатных, но ничем не проявивших себя людей? Выберем же царя среди мудрых и прославленных полководцев! Пусть царем будет тот, кому вы доверяете безраздельно и кто никогда не подводил вас на поле брани!

– Слова Филоты? Никогда не сомневался в его красноречии.

– Да, его слушали, затаив дыхание. Потом началась буря. Старика подняли на щитах.

– Думаю, не ошибусь, если предположу, что далеко не все разделили энтузиазм Филоты.

– Я не разделил. Вот почему сижу здесь, в Лампсаке, у твоей постели, вместо того, чтобы топать сейчас к Пелле, объяснять Антипатру: "Ты уж извини, друг Антипа, так получилось. Отдавай-ка свою государственную печать".

Антигон молчал некоторое время, потом спросил:

– Значит, Парменион убрался в Македонию? И давно? Сколько я вообще тут валяюсь?

– Валяешься дней пятнадцать. А они, да, возвращаются. Сейчас топчутся у Абидоса, а может уже переправились.

– Но не все?

– Не все, – кивнул Птолемей, – большая часть эллинов все еще в Троаде. Почти все корабли достались Пармениону и вернуться в Элладу без него сейчас непросто. Мы тут стоим тремя лагерями, если не считать тех, кто пошел за новым царем. В Лампсаке часть "друзей", почти девятьсот человек, кое-кто из отрядов Пердикки и Кена. Ситалк с одрисами, но эти скорее не с нами, а просто поблизости. Агриане ушли с Парменионом, а все прочие рассеялись. Окрестности грабят. Мы, кстати, тоже. Местные звереть начинают.