Андрей Посняков - Дикое поле

Быстро темнело. Зажглись фонари. К клубу подъехала машина. Миша на крыше напрягся…

Ну, вот он — Отто Лаатс! Собственной персоной. Все такой же подвижный, с длинным моложавым лицом. В изысканном светло-сером костюме-тройке и широкополой шляпе. Такой же, как и тогда, даже помолодел… А ведь тогда, в тридцать восьмом, ему уже было около пятидесяти.

Ишь ты — один явился!

— Здравствуйте, доктор! — заметив клиента, проворно вскочил со скамейки старик.

Лаатс развел руки:

— Добрый вечер, уважаемый Аристарх Семенович. Ничего, что я вас сюда вытащил? Не смог днем, извините — дела. Ну-ка, ну-ка, что там у вас, посмотрим? Присядем… вот хоть на ту лавочку.

Милиционеры не обращали на эту парочку ровно никакого внимания.

— Ого, оркестр Гая Ломбардо! Его-то я у вас и возьму.

— Я знал, что вам понравится.

Хирург расплатился… взял пластинку под мышку… Распрощался со стариком. Уходит…

Ратников быстро спрыгнул с крыши, крадучись, зашагал позади. Вот уже клуб… машина — светло-синий «четырехсотый» «Москвич»… или «Опель-кадет»…

Неужели вот так просто возьмет — и уедет?

Из-за кустов, наперерез доктору, метнулась быстрая тень.

— Разрешите прикурить?

— Я не курю, молодой человек.

— Зато я вижу — любите музыку. Я тоже ее люблю.

Черт! Ганзеев! Он-то здесь откуда взялся? И самое главное — зачем?

Ратников ни о чем больше не успел подумать — из машины вдруг громыхнула автоматная очередь… Ганзеев откатился в кусты. Однако упускать его, похоже, не собирались… из «Москвича» выскочили трое с немецкими автоматами наперевес. МП-40. Или МП-38. Нет, скорее — сороковые…

Упав в кусты, Ратников выхватил пистолет и открыл стрельбу…

— Хватит, это не тот! Уходим!

— Стоять! — среагировали на шум милиционеры.

Ага, «стоять» — поздно.

Миша затаился в кустах… Ганзеев тоже не показывался.

Убит? Ранен?

«Москвич», скрипя шинами, резко рванул с места и скрылся в ночи, за поворотом. Тут же послышался треск мотоцикла — вывернув из-за клуба, участковый тормознул свой БМВ:

— Мешкеев — давай в коляску, Коля — звони в район, сообщи. Пусть план «перехват» объявят. Похоже, они в Бердянск рвутся.

Затрещав, мотоцикл умчался, а оставшийся милиционер — Коля — подбежал к телефонной будке:

— Управление? Дежурный? У нас тут такое… стрельба…

Рядом, в кустах, вдруг послышался стон. Ганзеев! Зацепили!

Михаил уже не думал, бросился…

— Вась! Ты как?

— Хо? И ты здесь! А я думал, кто тут стреляет. Спасибо, друг, выручил.

— Ладно, потом будешь благодарить. Сильно тебя?

— Да пустяки, царапина…

— А кровищи-то! Давай-ка, брат, к фельдшеру… Товарищи, товарищи! Ну. Что вы таращитесь? Не видите, пулей человека зацепило… случайно. Шел вот себе из кино, шел и…

— И не говорите — совсем обнаглели эти урки! Правильно их Жуков в Одессе стрелял.

— Товарищи, вы бы фельдшера позвали…

— Уже!

— А может, лучше «Скорую» из Бердянска?

— Да вон, фельдшер идет уже. Сюда, сюда, Тимофей Степанович…

Ратников явился в медпункт утром, часиков в девять. С букетом цветов и горилкой в кармане старенького пиджачка. Первым делом заглянул в правление — медпункт располагался там же — к секретарше.

Галантно протянул цветы:

— Вам!

— Мне?

— Иван Дормидонтович разрешил вашей пишущей машинкой воспользоваться… Но предупредил — чтоб сперва с вами договориться. Вот я и договариваюсь.

— Иван Дормидонтович сказал?

— Он…

— Ах, какой запах… Сейчас я воды в банку налью. Да вы проходите, садитесь — вон машинка-то. Может, мне вам что напечатать?

— Да нет, я уж сам. Надолго не задержу, не беспокойтесь. Бумага у вас найдется… один листочек?

— Да берите хоть десять.

Иван Дормидонтович Левиков был председатель правления, о чем Ратников давно уже был осведомлен. И вот сейчас, прежде чем заглянуть в контору, лично проследил, как Иван Дормидонтович садился в свой служебный «Виллис». Куда-то собрался по делам.

Слава богу, клавиатура пишущей машинки по расположению букв практически не отличалась от компьютерной, разве что усилий приходилось прилагать намного больше, впрочем, молодой человек управился быстро и даже, совсем обнаглев, попросил у вернувшейся секретарши конверт, после чего и откланялся.

— Как наш товарищ? — первым делом осведомился Михаил у фельдшера, сухонького седобородого старичка, еще прежней, чеховской, породы.

— Вы о раненом? — поправив на носу очки, уточнил старичок. — Ничего особенно страшного я там не вижу. Кость не задета, рука забинтована… крови, правда, потерял не так уж и мало. Да вы не беспокойтесь, полежит у нас денька три, потом выпустим на амбулаторное лечение.