Федор Чешко - Архангелы и Ко

Ну и хватит о чужих проблемах. Тут со своими бы разобраться…

Слава Богу… эх-хе, заразился-таки выражениями от новостароверов с постпуританами… в общем, хорошо хоть на зафрахтованной Шостаком-сыном летучей каракатице все каюты маленькие, одиночные — свою выпало делить только с экспедиционным бухгалтерским супербрэйном. Можно прихлопнуть за собой люк, плюхнуться в помесь дивана с контрвакуумной аварийной капсулой (при раздвинутой крышке очень похоже на гроб, а при задвинутой — тем более), вскинуть ноги на столик, прямо на брэйн-контактор, и с полным правом процитировать пушкинского дряхлого скрягу: «Здесь все подвластно мне!»

И еще хорошо, что порядки на вышеупомянутой каракатице отнюдь не космофлотские: ни одного мероприятия, обязательного для всеобщего присутствия. Даже на завтрак-обед-ужин хошь — ходи в кают-компанию, хошь — сам себе синтезируй в любое условное время и в любое же время давись один на один с тарелкой (Матвей чаще всего так и поступал). Конечно, этакое положение дел вряд ли можно назвать нормальным для рисковейшей экспедиции, члены которой даже в лицо еще толком друг дружку не знают.

Но Молчанову подобная ненормальность пришлась по душе.

Главное, что не докучает никто, ни один из всевозможнейших сопутешествующих хомов — и сапиенсов, и не очень, и очень не. Крэнг с самых пор достопамятного (оно же и последнего серьезного) разговора в полицейском участке старается попадаться на глаза лишь при полнейшем отсутствии какой-нибудь альтернативы; подчиненные Крэнгу гориллы общения с несебеподобными вообще избегают — стесняются своего лексикона, состоящего исключительно из применимых к любому случаю жизни «врезать»-«вма-зать»-«бахнуть»-«трахнуть» (правда, на всех мыслимых языках, включая, кажется, горпигорский)… Отчаянные авантюристы с Нового Эдема абсолютно некоммуникабельны — прозрели, опомнились и млеют в беспросветном отчаянии от собственного авантюризма…

Единственно, с кем пришлось общаться по-серьезному (и то лишь именно единственно, еще до старта), так это с великим папашкиным сыном Шостаком… Вернее, с его секретарем… А еще вернее — с ними обоими. Как сказала бы комиссар Маарийохаккинен, «путаность показаний» вызвана тем, что беседовал главным образом секретарь, а папашкин сукин сын за все полчаса расщедрился на пару-троечку реплик.

Беседа состоялась в гостиничных апартаментах, к которым Дикки-бой препроводил Молчанова с совершенно омерзительным подобострастием. Правда, подобострастие это относилось единственно к препровождаемому. С комп-консьержем, блюдущим заповедь «не преступай начальнический порог всуе», Крэнг общался как капрал с новобранцем, а в раздвигающиеся двери бросил уж вовсе фамильярное «Хай, вот и мы!».

Изнутри не по-человечески великолепный полубас тут же ответил в том смысле, что «мы» — местоимение неуместное, что в номер заказывали подать единственно господина нового бухгалтера и что господин начальник боевой группы может возвращаться к исполнению своих обязанностей. «Он не может возвратиться, — съехидничал другой голос (визгливоватый, но вполне человеческий). — Возвращаются к тому, от чего отвлекались. А как можно отвлечься от того, к чему до сих пор не приступали?»

Наверное, Матвей сильно переигрывал во время того разговора. К примеру, вряд ли нужно было, войдя и поздоровавшись, подчеркнуто кушать глазами вальяжного дядю в безумно дорогом костюме и с платиновой проволочкой, искусно вплетенной в каштановые усы (ультразвуковой писк моды). Даже новоэдемский комароид, по единожды с лета ушибавшийся головенкой о златокедр, вмиг доморгался бы, кто тут настоящий хозяин.

Настоящий хозяин как две капли воды походил на собственные портреты, которых Молчанов лет пяток тому насмотрелся достаточно (доскональное изучение противника — залог успешной работы). Настоящий хозяин сомнамбулически бродил по апартаментам, рассеянно хватая всякие мелочи, вертя их в руках и роняя куда попало. Этакий бледненький замухрышка — одет изысканно, но узел шейного платка пребывает где-то за ухом, ногти отполированы, но обкусаны, волосы на затылке дыбом, как у рассерженного кота… Типичный яйцеголовый, ни на миг не способный отвлечься от глобальных судьбоносных проблем — например, сколько же все-таки дней, часов и минут длится беременность у альбийского губослышащего хвостогрыза?

Впрочем, после изобретения вот такими же яйцеголовыми умниками субмолекулярных гримсредств и компьютерной психопластики, впечатлению от внешности власть имущих (а тем более — имущих деньги) доверять просто опасно.