Владимир Михайлов - Восточный конвой [ Ночь черного хрусталя. Восточный конвой]

Милов перевел дух, про себя удивляясь, что оказался вдруг таким оратором — хоть в парламент, хоть на народный съезд! Однако Граве по-прежнему шел молча, глядя под ноги, — то ли не убедил его Милов, то ли думал — и не мог прийти к окончательному мнению… Однако заговорила Ева:

— По-вашему, Дан, администраторы и ученые во всем и виноваты?

— Невиноватых, Ева, нет. Ведь пользовались-то плодами все — пусть не поровну, но пользовались, За малыми только исключениями. Все виноваты, и всем исправлять. Главное тут не свернуть на другую дорожку, это легко сделать…

— На какую же?

Но еще и об этом говорить Милову не хотелось: достаточно уже сказал. Да и времени не осталось.

— Однако, прекрасные мои спутники, вот мы и пришли!

— Слава Богу, — пробормотал Граве.

Они стояли на том самом перекрестке, на котором побывал уже Милов. Сейчас тут было спокойно, никто не мешал осмотреться и решить, как быть дальше.

Продолжение дороги, что вела от моста, — по этой дороге они пришли сюда — уводило к лесу; левая дорога шла к Научному центру, правый поворот — к городу. По-прежнему не видно было ни одной машины, только на правой дороге, метрах в двухстах отсюда, сбоку что-то чернело, словно бы машина сорвалась с дороги и теперь лишь багажник торчал из кювета. Эта дорога, как и все остальные, была обсажена деревьями, и тень одного из них накрывала машину, так что разглядеть подробности нельзя было — да и солнце, высокое уже, светило в глаза.

— Это новое, — сказал Милов скорее самому себе; однако английский вошел уже в привычку, и сказано было по-английски, так что остальные поняли. — Когда я здесь был, ее не было.

— Значит, все-таки проезжают машины, — проговорил Граве таким голосом, словно ему было все равно: ездят они или нет.

— Вы могли просто не заметить, Дан, — сказала Ева.

— Не заметить я не мог, — ответил он, внутренне уязвленный. Впрочем, для нее он ведь до сих пор оставался лишь туристом; турист, понятно, мог и не заметить. — Да ладно, не рее ли равно, есть она или ее нет? — Он взглянул на часы. — Ну что же, как принято говорить в таких случаях, — был рад познакомиться, сохраню о вас лучшие воспоминания.

— Что это значит, Дан? — вопрос Евы прозвучал и тревожно, и высокомерно. — Вы что, собираетесь бросить нас тут?

Вы меня способны оставить — вот как следовало понимать это; Милов, однако, в этом был глуховат.

— Я ведь с самого начала предупредил вас: мне нужно быть в Центре — там меня ждут…

— Вы… — сказала Ева. — Вы…

Она не договорила — резко повернулась и, даже почти не хромая, быстро пошла, прочь, чтобы, наверное, не сказать лишнего; пошла, не разбирая пути, скорее всего инстинктивно, к толстому дереву — укрыться, может быть, за его стволом и там дать волю слезам. Милов глядел ей вслед: он был несколько удивлен, не понял происходящего и поэтому спохватился не сразу.

— Ева! Постойте, Ева!

Она, не оборачиваясь, махнула рукой, сделала еще два шага — увидела. Как схваченная, остановилась. Поднесла ладони к щекам. Медленно повернулась. Глаза ее были широко раскрыты и неподвижны.

— Что это? Дан, что это?

Он, тяжело ступая, подошел к ней.

— Это вы его?..

Милов пожал плечами.

— Напал он. Вот и… так получилось. — Он не ощущал вины, но понял вдруг, что это был, возможно, первый убитый, увиденный ею в жизни.

— И у вас поднялась рука?

— А вам бы хотелось, чтобы тут лежал я?

Ева лишь медленно покачала головой, пошевелила губами, но не произнесла ни слова.

Граве подошел, остановился и тоже стал смотреть на убитого.

— Он напал на вас, вы сказали? Но почему?

— По-моему, ему не понравилось, что я иностранец и плохо говорю по-намурски. Может быть, он решил, что я — фром.

— Не могу поверить, — сказал Граве, в голосе его слышалась неприязнь. — Вы, надо полагать, наслушались о нас всякого вздора… Вот доктор Рикс тоже иностранка — разве она когда-либо чувствовала на себе чью-то неприязнь по этой причине?

— В наше время все меняется быстро, — сказал Милов почти механически, задумавшись совсем о другом: если действительно иностранцы оказались в немилости, можно ли сейчас оставить Еву с одним только Граве, который вряд ли сможет при нужде постоять за нее. Что это был за человек — тот, убитый, — для чего дежурил здесь с оружием, что означали эти дубовые листья вместо погон?..

— Вы, помнится, сказали что-то о дубовых листьях — у тех, кто напал на поселок?

— В этом нет ничего страшного, — ответил Граве. — Символ «воинов природы» — есть у нас такое движение, его возглавляет господин Растабелл. Однако я сомневаюсь, чтобы те люди…