— Не согласен, — решительно объявил Граве. — Не могу признать, что мы ничего не сделали для устранения опасности. Да вот хотя бы: супруг доктора, господин Рикс, человек у нас весьма уважаемый и не раз оказывавший стране услуги, не получил разрешения правительства на создание тут, у нас, какого-то своего предприятия — оно оказалось неэкологичным, и парламент… Впрочем, доктор наверняка знает все это значительно лучше меня.
— Ничего я не знаю, — сказала Ева, нахмурившись, — и не желаю знать, мы занимаемся каждый своими делами… Видите, мы снова пришли к разговору о смерти; однако это будет уже не падение с высоты, это будет рак, и та его форма, которую излечивает только нож. Рак — это не только Лестер, это и мы с вами, Граве, и еще миллионы умных, образованных, деятельных людей. Мы упустили миг, когда цивилизация из доброкачественной начала перерождаться в раковую.
— Вот именно, — подхватил Милов. — А ведь если больной понял, что у него — скверная опухоль, и хирурга нет — он согласится, чтобы ее хоть топором удалили, и пусть это сделает хоть дровосек — иначе смерть… И вот Процесс понимания этот шел достаточно давно, и ему помогали — журналисты, парламентарии, гуманисты, проповедники…
— Уж лучше бы они молчали, — вздохнул Граве. — Конечно, свобода печати — великая вещь, однако порой…
— Наоборот: надо было договаривать до конца. Кричать: рак не проходит от аспирина! Мы туманно предупреждаем каждого курильщика: гляди, парень, наживешь себе рак легких! Но курить не запрещаем: насилие над личностью, да и все же доходная статья… Точно так же пытались предупредить человечество — но никто не попытался что-то сделать всерьез. Очищение? Но сигарета с фильтром не становится безвредной, верно? Курильщик скажет вам: бросить трудно, привычка, потребность… Так же и человечество: оно привыкло, у него есть потребность во всем, что дает современная цивилизация. Но ведь и наркотик становится потребностью! Так что если в результате начинаются серьезные осложнения или, как теперь любят говорить, непредсказуемые события — хотя на самом деле они легко предсказуемы, — то единственное, что можно сделать, это выбрать: на чьей ты стороне.
— Как легко рассуждать, господин Милф, — сказал Граве холодно, — когда горит дом соседа… Интересно, а что бы вы сделали, происходи это у вас дома?
— Я был бы с теми, кто за жизнь, — сказал Милов, — жизнь ценой комфорта, а не наоборот. Я не из самоубийц. И думаю —: вы, господин Граве, тоже. Хотя — вы ведь не верите, что здесь, у вас, может происходить что-то серьезное…
Граве помолчал.
— Видимо, автобуса не будет, — сухо произнес он затем. — Что же, идемте. К сожалению, мы потеряли немало времени.
— Пешком в город? — воскликнула Ева. — Даже если мы и дойдем, то в лучшем случае к вечеру…
— Важно дойти до перекрестка, — сказал Граве. — Тут мы в стороне, но между Центром и городом какое-то движение наверняка существует: остановим первую же машину…
— Дан, придумайте что-нибудь, — сказала Ева. — Понимаете, я все-таки ухитрилась стереть ноги на этой дороге и не знаю теперь…
— Все очень просто, — сказал Милов. — Вы вдвоем оставайтесь здесь пока. Я доберусь до перекрестка и первую же попавшуюся машину пригоню сюда.
— Вы полагаете, водитель согласится? — на всякий случай спросил Граве.
— Я его очень попрошу, — сказал Милов. — Так, чтобы он не смог мне отказывать.
— Да нет, — подумал Милов. — Я здесь человек посторонний, я не нахожусь в состоянии войны с этой страной, что бы тут ни происходило. Значит, если он попросит меня подойти — подойду спокойно и вежливо…
Это было, когда он уже приближался к перекрестку и шел открыто по дороге — не канавой и не придорожным кустарником; шел так, чтобы не вызвать никаких подозрений у возможного наблюдателя: такой наблюдатель мог существовать — давний и многогранный опыт подсказывал это. Вооруженный человек возник внезапно — появился из-за толстого дерева, до которого Милову оставалось еще шагов двадцать; на человеке был солдатский комбинезон, только вместо погон на плечах были дубовые листья — суконные или пластиковые, отсюда не разглядеть. Придерживая правой рукой висевший на плече и направленный на Милова автомат, человек махнул левой, подзывая:
— Ты! Ну-ка, сюда!
Это было сказано по-намурски; тексты такой сложности Милов понимал без напряжения. И, повернул чуть наискось, пересекая полотно дороги — спокойно и вежливо и даже с доброжелательной улыбкой.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу