Владимир Михайлов - Восточный конвой

(Отсчет не ведется)

Самолету наверху было одиноко. Такова судьба их — одиночество дает безопасность, хотя и тяготит порой. Но когда самолеты в небе встречаются это означает катастрофу.

Предчувствие катастрофы не оставляло Милова самого начала полета. Оно возникло, едва лишь лайнер «Люфтганзы» оторвался от взлетной полосы и оставляя внизу и позади аэропорт и весь город. Франкфурт-на-Майне, набирал высоту, чтобы лечь на нужный курс и через несколько часов приземлиться — если ничего не произойдет — в аэропорт города Атланты, штат Джорджия, США.

Милов уважал предчувствия. Они редко обманывали его. Если бы ощущение опасности зародилось у него еще на земле, он, скорее всего, отложил бы полет. Теперь он не мог сделать ничего, что хоть как-то предотвратило бы опасность.

Он сидел, опершись плечом о спинку кресла, повернувшись на сиденье наискось, чтобы таким образом отделиться от остальных пассажиров, заполнявших кабину, и создать себе привычное состояние одиночества, свойственное ему (как он сейчас думал) в не меньшей степени, чем самолетам на высоте. Может быть (думал он), отставному полицейскому и следует быть одиноким, чтобы никому не портить жизнь: долгие годы службы способствуют утяжелению характера. Милов привык уходить в капсулу одиночества, даже находясь в толпе. И сейчас он применил этот же прием, чтобы расслабиться и освободиться с трудноопределимой и все же явственно ощутимой тревоги.

Некоторое облегчение приносила мысль о том, что предчувствия, посещавшие его, сбывались по-разному. Одни — немедленно или почти немедленно, другие — лишь со временем. Про себя он называл их «отложенными штрафами», пользуясь хоккейным термином.

Может быть, впрочем, на возникновение скверных предчувствий повлиял и недавний разговор со старыми друзьями, в котором было сказано и услышано много всякого.

Последнее предчувствие — последнее до нынешнего часа — сбылось сразу. Оно навестило Милова пять дней тому назад во время очередной бессонницы. Где-то в середине ночи, окончательно разуверившись в возможности уснуть, он почувствовал вдруг твердую уверенность в том, что сию минуту ему позвонит Ева. Ощущение было настолько сильным, что он туг же поднялся и пошел в ванную бриться — хотя телефон его не был оборудован видеоблоком и Ева никак не могла бы разглядеть двухдневную щетину.

Он втирал в свои впалые щеки лосьон, когда телефон грянул — застрочил короткими очередями, частыми, как пульс бегуна на финише дистанции.

Милов метнулся к аппарату, распластываясь в воздухе, словно бросался на вооруженного противника, чтобы выбить из его руки финку или ствол. Схватил трубку.

То была действительно Ева. Слышно было прекрасно, как и всегда, когда звонили из Штатов, а не откуда-нибудь из Бибирева или Выхина.

— Что ты делаешь? — Это была всегдашняя ее манера: обходиться без предисловий.

— Не сплю.

— Естественно. Хотя… ну да, у вас же ночь. У тебя ночь?

— Пока еще ее не отменили.

— А чем занимаешься днем? Все ловишь гангстеров?

— Да нет, — сказал Милов после крохотной паузы. — Уже не ловлю. Вышел, как говорится, в тираж

— Неужели?

— Так полагается. Прошло мое время. Одно прошло, другое пришло… Жизнь, одним словом.

— Ты ведь еще совсем не старый.

— Ну, в общем… так получилось.

— Тебе грустно?

— Не без того.

— О, не надо грустить. Только сейчас для тебя и начнется настоящая жизнь. Много свободного времени, можно путешествовать, объездить весь мир. Я права?

— Хочу увидеться с тобой. — Эти слова вырвались у него невольно.

— И мне тоже очень хочется! — Такие желания возникали у Евы раз или два в год. Что у нее было промежутках, Милов не знал и не хотел знать. — Ты и в самом деле очень хочешь встретиться?

Словно бы она и так не знала. Милов проглотил комок и ответил:

— Приезжай. Тогда сама поймешь.

— Не могу. У меня пациенты и надвигается конференция. Очень много сумасшедшей работы. По скучай еще немного. Я тоже буду скучать. Сейчас меня просто нет времени. Пойми и не обижайся Как только смогу, позвоню тебе, и ты приедешь. Если только (тут голос ее сделался чуть более напряженным) ты действительно свободен. У тебя ведь никого не появилось? Ты и на самом деле свободен?

— Как ветер.

— Ты мне изменяешь? Сознавайся немедленно!