Дмитрий Шатилов - Нф-100 - Изобретатель смысла

Так Гиркас и стал Дун Сотелейненом.

Насколько я понимаю специфику этой работу - если я вообще её понимаю - в Новой Трое Дун Сотелейнен представляет собой нечто вроде специалиста по национальностям с некоторой долей обязанностей психотерапевта. Со слов Гиркаса я знаю, что в его обязанности входило, как минимум, урегулирование конфликтов между новотроянцами и конгарами - а конфликты вспыхивали частенько.

Я уже говорил о том, что эта нелёгкая - и, казалось бы, почётная должность - последнее пристанище для молодых людей, на чьей карьере, в силу плохого происхождения или серьёзного проступка, поставлен жирный крест. Почему так? А потому, что любого другого новотроянца силком не заставишь уделить конгару хотя бы пять минут, так грубы и неотёсанны эти люди, по праву отнесённые законодательством острова ко второму сорту. Та удивительная выдержка, которую Гиркас на моих глазах проявлял в общении с ними, я лично отношу на счёт крови, текущей в его венах: ведь по матери он наполовину конгар.

Так или иначе, за то время, что Гиркас находился в должности Дун Сотелейнена, он успел порядочно опуститься. С кем поведёшься, от того и наберёшься, и, как человек, долгое время бывший его единственным другом, я готов засвидетельствовать, что в некоторых вопросах гигиены он вплотную приблизился к тому, что порядочный гражданин имеет в виду, произнося "конгар".

Он мылся в лучшем случае раз в четыре дня, нерегулярно брился, и подолгу не менял нижнее бельё, обосновывая это отсутствием времени, требованиями философии, и, наконец, бессмысленностью этих ухищрений перед лицом вопросов, которые задаёт человеку жизнь. Ко всем моим попыткам указать на недопустимость такого отношения к себе, Гиркас относился более чем странно. Однажды он снял ботинок и продемонстрировал мне носок, до того износившийся, что на ноге его удерживала лишь тоненькая и грязная резинка.

- Вот оно как, - сказал он. - А другой бы и дня так не выдержал, - и в подтверждение слов с бесстыдной гордостью пошевелил грязными пальцами.

Что же связывало меня с этим разболтанным неряшливым человеком? Быть может, на самом деле мы одного поля ягоды, но мне всегда казалось, что наша дружба выросла из моей старой журналистской хитрости. Дело в том, что я всегда с лёгкостью поддавался чужому влиянию: если меня настойчиво и горячо, с хрипотцой в голосе, убеждали осудить что- либо - я осуждал, если уговаривали хвалить - хвалил, а когда требовалось моё личное мнение - всегда принимал ту позицию, которая устраивала собеседника. Таким образом, за недолгую жизнь я сменил несколько идеологий, отдал дань всем существующим религиям, боролся против абортов, выступал за сохранение тропических лесов и однажды обнаружил себя на трибуне в качестве депутата от партии Общечеловеческого прогресса. Вот это была история!

Когда же эти милые вещи наигрались со мной и выплюнули, я дал себе зарок не увлекаться чрезмерно людьми и идеями, и с тех пор при взгляде на человека, бесконечно убеждённого в своей правоте, первым делом представляю, как бы он вёл себя, если бы опасность угрожала не общественным интересам, не благу всех и каждого, а его собственной драгоценной единственной жизни. Рекомендую этот способ всем любителям наблюдать, как гуманист и умница превращается в хама, расталкивающего окружающих локтями, как милый старик, недавно кормивший в парке голубей, орудует тростью как дубиной, а вчерашний добряк ревёт, словно бык, силясь сбросить навалившиеся на него тела. Как в ход идут ногти и зубы, и никто не брезгует самыми грязными приёмами. Как лица искажаются яростью и страхом, глаза выкатываются из орбит, а ноздри раздуваются как во время бега или при совокуплении. Это горькая микстура, может даже слишком, но она неплохо отрезвляет: во всяком случае, если теперь мне случается открыть рот, я, ощипанный курёнок с плоскими ногтями, говорю лишь за самого себя.

Что же до Гиркаса, то когда я ради интереса попытался проделать с ним этот трюк (я вообразил его на тонущем корабле, в толпе обезумевших пассажиров), меня ждал сюрприз. Единственное выражение, которое я смог представить на его лице в случае смертельной опасности - искреннее недоумение. Поэтому, думаю, вы сумеете понять моё удивление, когда я узнал, что с войны Гиркас вернулся целым и невредимым.

Клянусь честью, я был уверен, что его убьёт первая же пуля.

Глава шестая

Всё будет коннеро

Сделав огромный крюк, мы вновь возвращаемся к нашему повествованию.